МОКРОНОСОВ КАК ПОСТМАРКСИСТ

 

Некрасов

4 января скончался Герман Викторович Мокроносов, человек, который, будучи заместителем секретаря парторганизации стройфака УПИ, не пропустил в КПСС Б.Н. Ельцина. Последний вступил в партию со второго раза только в 1961 г. и сразу же к удивлению Германа Викторовича сделал стремительную карьеру.

Для того чтобы ответить на классический вопрос «Какой след в истории оставил влипший в нее Ельцин?», а затем решить западное долголетнее недоумение «Who is mister Putin?», необходимо ответить на вопрос: «Кто же такой Г.В. Мокроносов?» по марксову принципу «Ключ к анатомии обезьяны лежит в анатомии человека» в смысле, что более простое, объясняется через более сложное.

Публикуемая статья была написана мной как аспирантом Г.В. Мокроносова (1976-1979 гг.) в 2002 году к 80-летию мыслителя, опубликована и сейчас публикуется без изменений, поскольку время подтвердило выводы автора, а ожидаемые в нашей стране события подтвердят высказываемые прогнозы.

МОКРОНОСОВ КАК ПОСТМАРКСИСТ

ЮБИЛЕЙНЫЕ ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЕ ЗАМЕТКИ О ЧЕЛОВЕКЕ
И МИРОВОМ ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

Заглавие этих историко-философских заметок напоминает уже забытые юбилейные книги 1970 г., вроде «Ленин как философ». С другой стороны, недавние вопрошания Запада на тему «Who is mister Putin?» позволяют и нам в юбилей Германа Викторовича задать применительно к нему такой вопрос, тем более, что 18 октября 2002 г. незадолго до юбилея Г.В. Мокроносов публично на заседании диссертационного совета объявил себя «постмарксистом», с удивлением и интересом взирающим на постмодернистские тексты современных диссертантов.

В тот день завершалась защита диссертации «Лидерство в образовании: социологический анализ», выступили оппоненты, взяли слово три неофициальных оппонента и вдруг Герман Викторович решил объяснить, почему он задал «такие вопросы», причем им с ходу была отметена шутка из зала о том, что он сам решил ответить на свои вопросы диссертанту. Между тем уже 80 лет Г.В.Мокроносов вопросы задает, но не отвечает на них. Он всегда вопрошал — как случилось, что «люди вбили себе в головы эти иллюзии?», призывал везде и повсюду изучать реальные потребности и интересы людей, а потому для всех оставался маской, загадкой, персоной, полной коанов.

Если марксизм Мокроносова был загадочен, то его постмарксизм понятен. Произошла инверсия в эволюции мыслителя, лишь по-видимости говорящего одно и то же во все времена. Говорят, некий грек, вернувшись после длительного отсутствия в Афины, обнаружил Сократа, прохаживающегося по площади и поджидающего прохожего для беседы. Грек удивился и разочарованно сказал: «И ты, Сократ, все там же и все о том же». На что философ ответил: «И я все там же и все о том же». Остается добавить, что это был тот же Сократ, но в иных обстоятельствах — уже был подан донос. Мокроносов в 2002 г. «все там же и все о том же», точь-в-точь как 5 марта 1953 г., когда пришлось отменить по причине кончины И.В. Сталина тогдашний «товарищеский ужин» с товарищами — соискателем М.Н. Руткевичем и аспирантом Л.Н. Коганом. Но если полвека назад Мокроносов был марксистом, то сегодня он постмарксист.

1. Как стать постмарксистом за полвека? Как общество из коммунистического становится посткоммунистическим, причем идеологами такой метаморфозы оказываются люди, становящиеся постмарксистами? Марксизм, как полагал Л.Альтюсер, загадочен, поскольку Маркс не задавал вопросы, но отвечал на них. Именно так: мыслитель отвечал на вопросы, которые еще не были сформулированы ни жизнью, ни его мышлением. Получается, что он нечто утверждал и лишь по прошествии многих лет формулировал вопросы, на которые он отвечал прежде, в ранних работах. Такое симптоматическое чтение текстов носит принципиально негерменевтический характер, поскольку герменевтика использует процедуры экзегетики — толкования текста текстом. Это же научное чтение не относится к процедурам деконструкционистской разборки текстов, чем занимался французский постструктурализм 80-90 гг. прошлого века. Выявление симптомов не как психоаналитически выявляемых лакун, но как указания на незрелость научной формы текста, позволяет обнаружить эпистемологические разрывы серьезного автора с прошлым словарем и смыслом, а также выявить остатки прошлого и экивоки прошлых увлечений в зрелом корпусе научного дискурса. Такова, например, гегелевская форма изложения, примененная в качестве кокетства с Гегелем в первом томе «Капитала» при анализе товара как элементарной клеточки капиталистического производства. Таким экивоком оказывается и немарксистская теория товарного фетишизма как продукт устаревшего метода исследования в зрелом изложении «Капитала». Возможны и обратные варианты развития — в незрелом тексте появляются прозрения и пророчества. К таковым относятся заявления ученика сэра К.Р.Поппера, вдохновителя «алхимии финансов» мегаспекулянта и врага национальных экономик Д.Сороса в работе «Кризис глобального капитализма» относительно «рыночного фундаментализма» как главной опасности современности и условия построения глобальной империи.

Получается, что только в раннем преднаучном развитии обществознания правильно задавать вопросы и не получать на них ответы от реальности. Это раннее развитие мысли напоминает динамику ребенка, доставшего всех своими вопросами до того, что психотерапевт рекомендует отвечать на все «Почему?» радикальным «А по перпендикуляру». Однако нормальный ребенок вырастает и на вопросы родителей также отвечает «А по перпендикуляру»... Думается, что Г.В.Мокроносов и есть нормальный вопрошающий ребенок, между тем действительная задача заключается в ответах, в однозначных и твердых утверждениях, в решительности отрицания в духе В.Высоцкого «Я ненавижу выстрелы в упор». Но если в 1993 г. вопрошания и загадки были глотком свободы на фоне призывов «раздавить коммуно-фашистский мятеж» и «бить канделябрами», то в поворотные моменты истории нужна твердость.

Однако сгинули отцы-командиры, а отцы народу нужны. Э.Лимонов дает красивый образ России в смутное время, не уступающий гоголевскому прозрению «птицы-тройки»: «Родина... Суровые отцы-чекисты состарились, сгорели от водки и подагры, ссохлись их сапоги, ремни и портупеи, и целый народ, никем не пасомый, мечется, одичавши, по снежным улицам и полям. Кто мы!? Что мы?! Где наш отец?! — кричит каждый глаз. Мы не понимаем себя, не понимаем мира... Им страшно всем. Родина мечется полоумная и от страха подличает и отдается псевдоотцам..».¹ В Германе Викторовиче я с самого начала видел не гуру, но отца — правильного человека, учителя жизни. Отец был нужен уже во второй половине 50 гг. всем нам. Если в 20 гг. цель и смысл жизни были ясны, то в 50 гг. Хрущев лишь имитировал «Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!». Индийский философ-учитель жизни, увиденный О.Бендером, сам нашел смысл жизни в нашем справедливом и лучшем обществе: он пел «Марш юных буденновцев» и маршировал...

2. Ощущение такое, что Г.В.Мокроносов понимает — в нашей стране долго, а значит для нас никогда не будет нормальной жизни. Все откладывается на завтра, до наступления светлого будущего. Именно поэтому наша страна — лучшая в мире площадка для исторических событий и подвигов. Жаждущие просто жить здесь, обречены быть в заточении, подобно евреям в вавилонском пленении. Нормальному человеку следует бежать отсюда, героическому — героически и мессиански вместе с людьми длинной воли проживать свой кусок исторического времени. Вот Мокроносов и тоскует и задает свои вопросы. В нашей стране история совершается на глазах — грубо и примитивно, с обманом и насилием, с ваучерами и криками высшей советской буржуазии о свободе. Кто такие Окуджава, Евтушенко, Вознесенский — певцы свободы, столь почитавшиеся на кафедре философии УПИ? Вспомним депутата Евтушенко, в помятом иностранном костюме на трибуне Съезда народных депутатов, предложившего изъять, отменить пункт шестой Конституции СССР: монополию коммунистической партии на управление советским государством. Смело и забавно, как говорил А.П. Аулов. Кто такой Евтушенко? Представитель высшей советской буржуазии, предлагающий отменить монополию на власть коммунистической аристократии лишь для того, чтобы передать ее выборным представителям буржуазии, то есть себе и себе подобным певцам свободы.

Вслед за Евтушенко другой поборник свободы академик А.Сахаров скучным голосом усилил тезис — предложил отменить все статьи конституции, мешающие установлению в стране свободного рынка. Эти привилегированные члены общества воевали за власть путем отмены привилегий комаристократии и расширения привилегий своего класса: сформировавшейся советской буржуазии знания, всех вышедших из народа писателей, ученых, профессоров, юристов, инженеров. Что ж, буржуазия находится у власти во всех странах Запада, у нас в России она продержала власть лишь 9 месяцев. В перестройку она ссылалась на народ и его благо, на права человека и свободу личности. Сталин знал это и предвидел эту опасность (очевидно, его предупредил Ленин), а потому профилактически разгромил тогдашний авангард буржуазии знания — тогдашних Сахаровых и Евтушенко. Профилактика прекратилась после смерти генералиссимуса под флагом идей раннего Маркса...Академик Сахаров явно шел на пост президента и лишь его кончина вознесла на роль разрушителя свердловского партаппаратчика. В юности Сахаров попал в закрытую атмосферу спецпоселков и специнститутов высокоценимых государством ученых-гениев. В отличие от Евтушенко классовая ненависть и классовый характер академика был ярче и тверже: после первого бунта, академик не без влияния супруги, не вернулся на службу партаппарату. Он последовательно выразил интересы своего класса, даже в ссылке он протестовал и уже на Съезде народных депутатов по итогам голосования за радикальный эксперимент по введению свободного рынка четверть мест оказалась в руках советской буржуазии.

Был ли Г.В.Мокроносов сознательным выразителем воли этого нового класса или же он больше был ученым, имевший трудовое происхождение и образ жизни, не порвавшим связи со своим народом и революционным прошлым по освобождению человечества? Полагаю — второе. Марксистом, а затем постмарксистом Мокроносов стал не как персонификация исторической формы индивидуальности — буржуа-сторонник либерализма, земельный аристократ-сторонник консерватизма или пролетарий-сторонник коммунизма и социальной справедливости (он не был никем из перечисленных форм), не как исторически-типичная личность (мусульманин, протестант, православный), но как индивидуальность — мера присвоения социальной сущности. Этой сущностью для философа, гуманитария было обслуживание класса номенклатуры — аппаратчиков. Он не хотел их обслуживать ежечасно и ежедневно и потому говорил среди бонз на институтских партсобраниях замечательные слова «Главное — зачем учить, кого учить, как учить, чему учить». А его призывы к изучению реальных потребностей молодежи, студентов, людей подразумевали, что мы не знаем этих потребностей, не знаем людей, что сравнимо с андроповским признанием 1983 г. «Мы не знаем общества, в котором живем..».. Исходя из методологии социального познания, скажу, что марксизм Мокроносова это гуманизм интеллигента, нашедшего себя в ранних рукописях 1844 г. (для СССР это были рукописи 1956 г., поскольку они появились весьма конспирологически к ХХ съезду КПСС). Гуманизм требовал экономизма технократа, нуждающегося в загадочных формулах брахманов для управления кшатриями и вайшьями — в результате аппаратчики и парткомовцы получали от Мокроносова не четкие и ясные сервильные планы в цифрах социального развития завода и района в духе продукции Ю.Р.Вишневского и Г.Е.Зборовского, но всеобщие формулы изучения человека. Человек, личность, предметная деятельность, потребности, общественные отношения — вот та модель мира, которая была сконструирована Мокроносовым. И то был коперниканский переворот в советской философии. В центре его мира был человек и вокруг него как ядра атома вращались общественные отношения. Только в этом виде марксизм Мокроносова был неуязвим для управленцев и притягателен для учеников. Но такой же марксизм был воссоздан после знакомства с рукописями раннего Маркса Р.Гароди и вскоре в 1966 г. был разгромлен Французской коммунистической партией в качестве ревизионистского «большого поворота», ведущего к разрушению реального социализма и научной формы марксизма. Другое дело, что научная форма марксизма торжествовала в Западной Европе недолго — вплоть до штурма еврокоммунизма, ревизионистского прибоя «новых философов» и перерождения партии вплоть до последнего всюду провалившегося генсека с коротенькой фамилией из предпоследней буквы Ю. Однако марксистская модель Мокроносова уцелела в куда более суровом климате хрущевско-брежневского СССР. Почему?

3. Г.В.Мокроносов, несомненно, младомарксист. Последователи великого Гегеля делились на революционных сторонников его диалектики — младогегельянцев и старогегельянцев — хранителей и обожателей его системы. Это мы знали из энгельсовского «Людвига Фейербаха..».. В отличие от идеализма в случае с материалистической философией возникает инверсия. Младомарксисты оказываются консерваторами и квазиреволюционерами — обожателями личной свободы и сторонники антропологического поворота, а старомарксисты (поклонники зрелого, позднего Маркса с его признанием классовой борьбы) — революционерами против тотального капитализма и консерваторами в отношении устаревающей формы социализма. Получается, что антропологический принцип младомарксистов уничтожает не частную собственность, но за счет развития частной собственности устраняет государственную форму социализма с его насильственной отменой частной собственности.

Младо- и старомарксисты вообще различаются как коммунисты и большевики в известном анекдоте: если вторые видели Ленина живым, то первые видели его «в гробу»... Стихийное понятие «старый большевик» в народном фольклоре как бы защищает честь старомарксистов в отличие от новых, молодых и таких же незрелых и глупых, как молодой Маркс. Впрочем молодой Энгельс не был столь глуп — ему было все понятно еще до встречи с Марксом в Париже, еще начинающем свой переход от младогегельянства к фейербахианству, затем к революционному демократизму и затем только к коммунизму к 1847 г. Энгельс с самого начала был коммунистом, а значит и зрелым марксистом — достаточно прочитать его шедевр, «Положение рабочего класса в Англии», чтобы создать эталонный образец настоящего коммуниста (не младо-старомарксиста). Недаром в «Катехизисе коммуниста», предшествующем «Манифесту коммунистической партии», Энгельс задает первый вопрос так: «Ты коммунист? Да».

Если Гегель кружится на «спекулятивном каблуке» и создает спекулятивные конструкции (плод вообще наряду с вишней и грушей), то Мокроносов кружится на «антропологическом каблуке» и скрывает тайну антропологической конструкции. Действительно, он все там же и все о том же. Поэтому, кружение на каблуке более полувека создает зеркальный эффект. И если Ленин писал о Льве Толстом как «зеркале русской революции», то Мокроносов может быть назван «зеркалом русской контрреволюции и крушения социализма», то есть того момента, когда история делает «короткий оверштаг» — поворот направо перед тем, как повернуть радикально и навсегда налево.

На самом деле центром мира, его Солнцем является не личность и не антропологический принцип в философии, но общественные отношения. Дикая капитализация нашей Родины, чудовищная деформация медиа, деструкция телевидения и человеческих душ — яркое тому свидетельство. Центр мира человека — общественные связи, которые только и позволяют понять личность, потребности и интересы. Диалектическое тождество предполагает признание ведущей стороны противоречия — этой стороной оказывается общество.

4. Однако какое общество хотели бы построить младомарксисты? Уповающие на раннего Маркса теоретики Франкфуртской школы, счастливо ускользнувшие от Холокоста в США, полагали сразу после Второй мировой войны, что авторитарный характер американского народа можно исправить средствами контркультуры, наркотиками, рок-музыкой, сексом. Их идеалом стало толерантное постиндустриальное общество. На самом деле они мостили дорогу новому тоталитаризму западного либерализма. Франкфуртская школа и является постмарксистской, несмотря на то, что некоторые ее лидеры хотят быть неомарксистами. Постмарксизм есть отказ от марксизма через принятие раннего Маркса. Неомарксизм есть принятие духа учения Маркса и пересмотр его учения о формах классовой борьбы применительно к новейшей глобализации. Постмарксизм жив, но находится в противоречии с тенденциями общественного развития — оказывается практическим антигуманизмом. Неомарксизм есть теоретический антигуманизм, отрицание абстрактного человека, отрицание абстрактных прав человека, отрицание внеклассовой толерантности и надсоциального поликультурализма.

Эксперимент постмарксистов в области приватизации равен эксперименту коллективизации. Провал обоих экспериментов на живом теле русского мессианского народа требует неомарксистского теоретического антигуманизма — формирования правильного отношения между силой и справедливостью, поскольку сила и есть высшая справедливость. В этом отношении завершение цивилизационного цикла предистории позволяет выразить благодарность постмарксистам, завершивших историю человеческой глупости. Благодаря загадкам и антропологическим крайностям постмарксистов стал возможен структурный антигуманистический неоиндустриалистский поворот человечества в пользу коммунизма как неоантичности.

Постмарксизм может быть отождествлен с гуманизмом раннего Маркса, а значит с постиндустриализмом, теорией конвергенции, модернизации социализма как тоталитаризма в коммунистических цветах посредством оттепели и перестройки. В сущности, именно это открытие и сделал Г.В.Мокроносов всей своей жизнью и эволюцией своего учения. Напротив, неомарксизм только формируется в начале Третьего тысячелетия и представляет собой не сумму вопросов, но ответ на вызовы глобальных проблем постиндустриальной эпохи. Именно так называет свои тезисы к формированию новой научной школы — российской школы неомарксизма — в виде брошюры главный редактор журнала «Альтернативы» А.В.Бузгалин.²Школа создается совместно с А.И.Колгановым и коллегами по журналу «Альтернативы» как «критический марксизм» на протяжении десяти лет и выглядит как совокупность более 50 монографий и журнальных статей. Неомарксизм развивается на фоне сохраняющего свое влияние в нашей стране В.В.Орлов, Р.И.Косолапов и др.) и в мире ортодоксального академического марксизма. Наряду с неомарксизмом мы на основе синтеза идей школы Альтюсера с теорией «физической экономики» Л.Ларуша стремились создать евразийскую версию марксизма как еврамарксизм и евракоммунизм в качестве идеологического и мировоззренческого фундамента движения «Евразия».

Расхождение еврамарксизма с неомарксизмом заключается в трактовке постмарксизма и в отказе первого от признания содержания современной эпохи как периода перехода к постиндустриальному обществу и связанные с этим «вызовы» обществу будущего. Мы полагаем, что неомарксизм связан с постмарксизмом пуповиной признания антропологического принципа в качестве Солнца постиндустриализма, а потому неомарксизм и постмарксизм лишь желают улучшить постиндустриальную фазу капитализма. Речь идет об оппортунистическом стремлении, совмещенном с ревизионистским представлением о постсовременной социальной структуре, лишенной классовых антагонизмов. Новая неомарксистская трактовка социализма как эпохи нелинейной трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» не содержит ничего нового, поскольку дает традиционно-буржуазные ответы на вопросы о соотношении социализма и рынка, социализма и демократии. Новым оказывается лишь понимание содержания и противоречия глобализации в свете формирования позитивной программы «антиглобалистов». Однако евракоммунизм еще нуждается в достраивании до коммунистического учения и реальности ХХ1 века.

5.Молодые Маркс и Энгельс еще в «Немецкой идеологии» (которую они предоставили «грызущей критике мышей») полагали, что коммунизм как уничтожение господствующих над людьми сил отчуждения и эксплуатации, возможен при наличии двух практических посылок: роста производительной силы и связанного с этим универсального общения людей, в результате которого «местные индивиды сменяются всемирно-историческими и эмпирически универсальными». При этом каждый из народов становится зависимым от переворотов у других народов — без этого коммунизм возможен лишь как нечто местное, в то время как расширение общения неизбежно устраняет такой местный коммунизм. Очевидно, что коммунизм возможен только как мировое явление. Это значит, что победа социализма в одной стране возможна и на достаточно длительное время, но коммунизм реализуем лишь как мировой процесс! Именно в конце ХХ в. произошел переход от упразднения местного коммунизма к ситуации универсального общения людей — это глобальное наступление коммунизма и противостоящая ему активизация глобализаторов и составляет сущность современной эпохи. Задачей левых и демократических сил сегодня становится стратегическая оборона, вбирающая в себя наступление глобализации и переходящая в контраступление на систему несправедливости и наемных отношений. Такая стратегия основывается на социально-классовом анализе структуры общества и направления исторического развития. В ХХ1 в. такое понимание примет форму концепции — идеолого-мировоззренческой платформы Синтетического коммунизма. В этой платформе возможен синтез работ раннего и зрелого Маркса, учения Мокроносова и рождающегося еврамарксизма. Синтетический коммунизм является научным обозначением товарищеского способа производства, а потому в пропагандистской массовой работе термин СК (синтетический коммунизм) целесообразно заменить на понятие-образ «товарищество». Товарищество — целый мир, напоминающий людям о социализме и героическом труде по возведению родного им общества. Это напоминание о дореволюционных товариществах на паях, на доверии, о товарищеских союзах — кооперативах, страховых компаниях. «Нет уз святее товарищества», писал Н.В. Гоголь. Этот благородный идеал русского человека самим ходом истории выносится на авансцену мирового развития и служит маяком для народов мира. Однако идеал и выражающий его образ нуждаются в теоретическом осмыслении.

6. Платформа Синтетического коммунизма как расширение евракоммунизма — новое направление в левом и коммунистическом, государственно-патриотическом движении, коммунизм эпохи НТР и информатизации в отличие от старого коммунизма эпохи промышленной революции и индустриализации. Следует признать основные ценности и идеалы коммунизма: освобождение труда и общества от власти частной собственности, но следует разойтись с прежними представлениями об устройстве нового общества и его отношение к социализму, ибо главное отличие действительного коммунизма от социализма заключается не в распределении, а в форме собственности. Официальная доктрина социалистического государства забывала о личной свободе и творческой инициативе индивида — она трактовала полный коммунизм как идеализированный социализм — строй основанный на односторонней социализации производящей собственности.

Кризис социализма окончательно дискредитировал такое понимание коммунизма. В буквальном смысле социалистическое (латинское — «общественное») еще не есть полноценно коммунистическое (латинское — «общее»). Действительно коммунистическая и конкретно общая собственность предполагает синтез социализированной собственности на средства решения общих задач с собственностью каждого гражданина на средства поддержания его жизни независимо от других. Вопреки распространенному заблуждению «Манифест Коммунистической Партии» требует не уничтожения (так переводил слово Aufhebung М.Б.Митин), но диалектического снятия частной собственности, то есть устранения ее господства над обществом. Синтетический коммунизм преодолевает односторонность восточного и западного, социального и индивидуалистического принципов социальной организации. Социализм как таковой — абстрактный призрак коммунизма, предвещающий его приход. Сам по себе он только общинный капитализм, азиатский способ производства на машинной базе, при котором поголовная экспроприация народа дополняется его бюрократической экзекуцией. Никакая модернизация социализма не может в принципе избавить человека от порабощения системой разделения труда и властью бюрократии. Тем более, буржуазная контрреволюция не модернизирует социализм, но разрушает его и тем отбрасывает общество в далекое прошлое.

Прообразом социализма в аграрную эпоху был азиатский способ производства. На смену ему пришел античный полис с экономикой синтетического типа. Так и на смену социализму закономерно идет синтетический коммунизм. Полис отмечен вершинами культурного и социального прогресса, но из-за ограниченности экстенсивного земледелия он быстро выродился в рабовладельческую формацию. Лишь современная НТР позволяет преодолеть порабощение индивидов разделением труда без порабощения человека человеком, а также без возвратного порабощения самого хозяина примитивным личным хозяйством и без упадка общественного производства. Только гибкая синтетическая экономика гарантирует нормальное существование людей при условии обновления производства в постиндустриальном обществе, когда занятость по профессии не может быть постоянной.

Кризис государственно-социалистической «собственности всех» может успокоиться только в независимой собственного каждого, а не в собственности некоторых — будь то буржуазная частная собственность индивидов или синдикалистская частная собственность коллективов, зависимая от рынка. Выход только в сознательном углублении стихийной приватизации собственности до ее коммунистической индивидуализации при сохранении сильного государственного сектора. Сегодня ведущая роль в производстве переходит от накопления овеществленного абстрактного труда (основы финансового капитала буржуазии) и от организации отчужденного частичного труда (основы политического капитала бюрократии) к научному знанию и творческому мышлению, то есть к конкретному и непосредственному общественному интеллектуальному труду. Тем самым восстанавливается достоинство живого труда как регулятора всего процесса производства, утраченного им в индустриальную эпоху.

Поэтому, вслед за Мокроносовым мы видим главную опору социального прогресса не в рабочем классе, но в интеллигенции как совокупности творцов и производителей духовного продукта. Для нее характерно стремиться к синтезу личной независимости и высокого уровня социализации, она природный эмансипатор человечества и только ей дано, освобождая себя, освободить все общество. Именно она вдохновляла коммунистическое движение рабочего класса в его героический и прогрессивный период. Сегодня прорыв из насильнических объятий бюрократии и разочарование в социализме увлекли многих интеллигентов в корыстные объятия буржуазии и либералов-ликвидаторов социализма. Но интеллигенции еще предстоит осознать свой классово-особенный интерес всего общества и превратиться из «класса-в-себе» в «класс-для-себя», стать агентами будущего в настоящем. Интеллигенции присуще чисто культурническое понимание социализма. Сегодня такие интеллигенты-альтернативисты полагают, что сам социализм есть культурная альтернатива глобализации, или постсовременности. Такое понимание социализма явно проигрывает в сравнении с концепцией СК или товарищеского способа производства как будущего человечества.

7. Исходя из того, что социализм уже явился историческим повторением азиатского способа производства (в историческом смысле не надо двух понятий: социализм и азиатский способ — это одно и то же), очевидно предположить, что сменщик азиатского способа — античный способ производства явится на смену упраздненного социализма. Мы вправе ждать античности полисного периода с присущей ей диалектичностью форм собственности. Синтетическая форма собственности античного полиса объединяла индивидуальную и общественную собственность народа. Однако такое возрождение античности возможно только на основе новейших технологий и возможно на базе отрицания социализма как предельной формы обобществления средств производства. Так как капитализм является еще не предельным способом обобществления средств производства, то возрождение античности (неоантичность) следует приветствовать на почве российского бывшего социализма!

Социализм представляет собой «коммунизм в его первой форме» и выступает как «всеобщая частная собственность», для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общиной как всеобщим капиталистом. Таков портрет реального социализма в СССР и в странах народной демократии. В «Критике Готской программы» этот социализм «сохраняет еще родимые пятна старого общества», из недр которого он вышел. Главный родимым пятном является «узкий горизонт буржуазного права». Здесь капиталистические отношения не уничтожаются, а наоборот, доводятся до крайности, до высшей их точки. Поэтому путь от социализма вперед, к реализации коммунистического общественного идеала не ведет назад — к капитализму, напротив, этот путь проложен в мир синтетического квазиантичного (неоантичного) общественного строя, не выросшего на «навозе рабства».

«Мы будем жить в прекрасном новом мире» и этот новый строй сменит социализм на новом витке истории подобно тому, как ранее на смену азиатскому способу производства пришел античный способ. То, что в СССР и в мировой системе социализма произошла реставрация капиталистического строя еще не свидетельствует о возвращении после краха социализма общества в некое лоно общечеловеческой цивилизации. Социализм — не блудный сын цивилизации, а вырвавшийся вперед лидер социального прогресса, который выводит за пределы цивилизации к повторению формационных периодов прошлого на новой прогрессивной основе. Именно поэтому не имеет смысла говорить в духе цивилизационного подхода о некой единой цивилизации и противопоставлять этот подход формационному.

В новом мире ведущая роль будет принадлежать новым социальным группам, занятым интеллектуальным трудом, а ведущая роль среди интеллектуалов окажется у интеллигенции. Подъем приватизации до индивидуализации, обеспечение каждого условиями производства собственной жизни (собственностью на землю и рабов как у древних греков) позволит обеспечить без обмана реальное наделение каждого собственностью. Эта мечта о собственности для каждого вообще недостижима при господстве рыночной экономике и как лозунг использовалась для обмана многомиллионных масс трудящихся. Античное общество обеспечивало всех и это обеспечение счастьем происходило естественным путем для каждого человека (не-человеком считались рабы, женщины, метеки, несобственники).

В новом обществе исчезает зависимость индивидов от закона разделения труда, от всевластия денег и рыночной стихии. Здесь возникает простор для реализации личной инициативы, а коммунистический принцип «каждому по его потребностям» реализуется в той мере, в какой средства производства распределяются между людьми по их потребностям для реализации их сущностных сил и способностей. Античная полисная экономика не знала безработицы, люмпенов и страха за существование.

Будущее общество будет строиться на информационных технологиях и средства материального производства не будут занимать решающего места в общественном производстве, а потому у общества не могут возникнуть опасения по поводу наделения отдельных индивидов чрезмерной долей средств материального производства. Отнять информацию у производителя невозможно даже в том случае, если она уже продана и куплена. Поэтому победа коммунизма является не предметом политических дискуссий, революций, но самого желания масс, их стремления к коммунистическому общественному самоуправлению.

Новое общество впоследствии мы будем называть синтетическим коммунизмом — синком, или синтетизм. Будут ли люди бороться за синком под руководством синкоммунистической партии России? Время покажет, но на капиталистическом Западе синкоммунизм невозможен, поскольку западные страны еще не прошли стадию социалистического полного обобществления. Естественные социальные законы прекращают свое действие и начинается с 2003 г. (как предрекал Заратустра, говоря о стране Водолея) новый «золотой век». На наш взгляд, это квазиантичность (неоантичность) и представляет собой состояние синтетического коммунистического общества, в котором воля и сознание масс начинает играть решающую роль в переустройстве общества.

Все-таки не прав был Сталин, когда в 1938 г. объявил закон отрицания отрицания «отрыжкой гегельянщины». Сталин был основателем незрелого социализма как высшей степени цивилизационного развития, в которой сошелся воедино весь цивилизационный абсурд. Напротив, в «Анти-Дюринге» Энгельс посвятил действию закона отрицания отрицания отдельную главу, а Ленин полагал, что без этого закона вся диалектика станет «голым отрицанием, игрой или скепсисом». Диалектика обосновывает синтез и гармонию противоположностей, а третий закон диалектики фиксирует единство и повторение предшествующих состояний и стадий развития. Формальная логика сталинизма воплотилась в суперрационалистическом планировании Госплана, в НОТ, в нормоконтроле труда и чудовищной бесхозяйственности. Социалистическая рациональность ничуть не хуже и не лучше буржуазного здравого смысла, который на поверку оказывается формально-логической и софистической издевкой над реальностью.

Этот смысл именуется по-разному европейцами, но сводится к одному рассудку в отличие от разума. У немцев это gesunde Menschenverstand (здоровый человеческий рассудок филистера), у французов это звучит как bon sens (хорошее чувство), по-английски это слышится как common sense (общее чувство). Понятно, что здравый смысл — лишь ясный рассудок, опирающийся на здоровые чувства и потребности. Это правополушарное мышление или до-разумное мышление, которое гарантировано от левополушарности шизо. Буржуазное сознание метается между этими крайностями до-разумного уровня и считает здравый смысл панацеей от крайностей, на самом же деле здравый смысл только и ведет к крайностям. Такие крайности мы «имели счастье» созерцать в виде приватизационной компании, в виде шокотерапии.

8. Крах России во время экономического коллапса, запрограммированного постиндустриальным развитием западного типа, задает вектор инволюции — возвращение в исходную точку развития по спирали. Перехват власти национально ориентированными силами в момент коллапса и есть революция, в ходе которой власть передается в руки нового политического субъекта правления, не скомпрометированного работой в лохотронной экономике последнего десятилетия. Модернизация инновационного типа — появление нового политического субъекта — совпадает с передачей ему власти от ныне существующей власти посредством авторитарной модернизации (при сохранении последней в качестве морального авторитета, высшего синтеза и санкции последующих вышеописанных реформ).

Крутой поворот России к социальной справедливости после петли правого захода позволит правильно наметить ориентир развития — социализм. Однако утрата доверия масс к идее социализма и недоверие к ее носителям заставляет в ходе двойной модернизации поставить вопрос — с двух сторон (снизу и сверху) — о сильном социально ориентированном государстве «в цветах России», в традициях российской культуры, в духе отечественной Традиции.

Именно эти лозунги, по сути, уже использовались В.В.Путиным для прихода к власти. Однако крах экономики и умерщвление народа не позволит президенту и его силовой команде при помощи манипуляторов общественным мнением долгое время единолично держать власть на фоне упадка обороноспособности и утраты трудовой этики человеческим фактором. Властью следует поделиться и ее следует делегировать. В противном случае Россию ждет безотносительно волновой теории развития генеральная репетиция социалистической революции в 2005-2007 гг. и социалистическая революция 2017 г. с тенденцией перехода в Мировой Октябрь. Учение Г.В.Мокроносова — в динамике от марксизма к постмарксизму, от него к неомарксизму и еврамарксизму, а затем к синтетическому коммунизму Третьего тысячелетия — открывает уникальные возможности для синтеза идей и практики философии и истории человечества на этапе завершения его предистории и начала подлинной истории.

Примечания

1.    Лимонов Э. Иностранец в смутное время. Омск: Омское книжное издательство, 1992. с. 251
2.    См. Бузгалин А.В. Неомарксизм: ответы на вызовы глобальных проблем постиндустриальной эпохи (тезисы к формированию новой научной школы). Москва: Слово, 2002.

Некрасов С.Н. Мокроносов как постмарксист // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.10754, 16.10.2003