Еще раз о ПЕРЕСТРОЙКЕ по прошествии 30 лет

 

Перестройка. Перестрелка. Перекройка

Тридцать лет исполняется в эти дни событию, изменившему практически до неузнаваемости нашу страну. Да и не только нашу. В апреле 1985 года на пленуме ЦК КПСС новый тогда советский лидер Михаил Горбачев провозгласил «решительный курс партии на масштабные реформы», обозначив их ёмким словом «перестройка».

Много, как говорится, воды с тех пор утекло. Не стало СССР (а с ним и ГДР, Чехословакии, Югославии). На обломках великой страны появились новые государственные образования, в том числе, до сих пор не признанные - Приднестровская Молдавская республика, Республика Абхазия, Народно-Карабахская республика. Развалился Варшавский договор, десятилетиями обеспечивавший военный паритет в мире…

Но не ради этого же перестройка затевалась? Что-то положительное привнесла она в нашу жизнь? Или всё в пустую: чаяния многомиллионной страны, поистине безграничное терпение людей, в одночасье оказавшихся на грани нищеты, затраты на реформы, исчислявшиеся миллиардами, новые границы сильно усеченного нового государства с разрывом родственных и даже семейных связей?

Об этом корреспондент «СП» поговорила экспертами, положившими, можно сказать, полжизни на изучение феномена под названием «перестройка в СССР».

- Сейчас многие в России испытывают ностальгию по советскому прошлому, - говорит Андрей Столяров, известный в Петербурге писатель, культуролог, геополитик. - Но в конце 1980-х подобные чувства даже представить себе было сложно. Дело не только в очередях за туалетной бумагой, острой была и моральная усталость от бесконечной демагогии власти, несоответствия того, что говорилось с трибун и что было на самом деле. На мой взгляд, необходимость больших структурных реформ возникла не во времена Горбачева, а ещё в начале 1970-х годов, когда наша богатая, как считалось, мировая держава стала закупать за рубежом продовольствие и товары. Вдруг выяснилось, что социалистическая экономика не может обеспечить людей необходимым.

«СП»: - К слову, почему так случилось?

- У той экономики было много недостатков, один из самых главных – партийное руководство. Каждый обком был заинтересован в быстром отчете об успехах. Например, в посевную от сельчан требовали засевать как можно быстрей поля, неважно, позволяет погода или нет, главное отчитаться. Область попадет в передовики, получит награды. А потом приходилось пересевать. Представляете, какие расходы! Качество почти не требовали. Главными были объемы. Скажем, СССР держал мировой рекорд по количеству тракторов. И никого не смущало, что в большинстве своем эти тракторы были слишком тяжелыми, губили плодородный слой на полях. Мы держали первое место в мире и по выпуску чугуна, стали. Но сталь производилась не слишком высокого качества. Запад в те годы перешел уже на новые, более экономные, способы литья и производства почти всех механизмов. Поэтому «их» техника была легче нашей, удобней, дешевле. И так практически во всем.

«СП»: - Зато по части обороны, космоса мы были впереди…

- Да, примерно 40 % бюджета государства уходило на армию. Наш океанский флот был сопоставимым с американским. Но весь его вывести в моря-океаны не представлялось возможным, очень дорого.

Кроме того, большая помощь шла развивающимся странам. Стоило какой-нибудь развивающей стране объявить о том, что она строит социализм, как получалабезвозвратный кредит. Отсюда неизбежный рост дефицита. А к 1986 году ещё и цены на нефть рухнули - до 10 долларов за баррель (около 20 по нынешнему курсу - авт.). И держались на минимуме 13 лет. Товаров нет, продовольствия нет и купить не на что, так как нефтедоллары стремительно тают. Страна стояла на грани экономической катастрофы. Речь шла только о том, сможем ли мы сделать катастрофу управляемой, то есть, минимизировать её последствия, или наступит хаос. В такой ситуации началась перестройка.

«СП»: - Лично вы, что ожидали от неё?

- Свободы, интересной и насыщенной жизни. Мне претило советское раздвоение сознания. Все это, как ржавчина, разъедало и общество, и государство.

- Ожидания перемен были в стране всеобщими, - вспоминает и Дмитрий Травин, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Петербурге – Я в те годы активно выступал с лекциями от общества «Знание». Проводились они на предприятиях, в учреждениях, в сельской местности. Ни разу никто из слушателей не сказал мне, что он против обещанных перемен. Не считая случая в Ленинградской области, когда один путевой обходчик выкрикнул с места: «Да какая перестройка – Сталин стране нужен!». И когда Михаил Горбачев, придя к власти в марте 1985 года, заявил о необходимости менять жизнь, это всей страной было принято на «ура». Всем было плохо, и каждый верил: новый лидер знает, как и что делать. Но он, к сожалению, не знал.

Первые полтора года генсек говорил о реформах очень часто, очень много и очень неконкретно. Пока говорил, ситуация в стране ухудшалась. Лишь весной восемьдесят седьмого он обратился, наконец, к экономистам из академических институтов с просьбой разработать программу реформ. С 1988-го та начала действовать. Но настолько плохо была подготовлена, такие были нестыковки между отдельными её механизмами, что ситуация не улучшалась. Разве что денег у людей становилось больше, а товаров всё меньше. И очарование перестройкой, точнее, тем, что она поначалу обещала, постепенно стало переходить в великое разочарование.

«СП»: - Кроме того, что «всё ушло в разговоры», что программа перестройки оказалась несостоятельной, о каких ещё ошибках можно сказать, что если бы не они, то всё бы получилось?

- Когда к концу 1980-х Горбачев почувствовал, что теряет популярность из-за торможения в преобразованиях, он решил провести политическую реформу. А именно - укрепить свою власть путем частичной демократизации общества. Опасался, что может быть снят с поста соратниками по партии как Хрущев в 1964-м. В результате стал главой и КПСС, и, благодаря народным депутатам СССР, государства. Поскольку депутатов избирал народ, то и освободить от президентских полномочий мог только он. Тактически задумано правильно. А стратегически опять ошибка. Потому что привела эта реформа к двоевластию: с одной стороны - народные депутаты, с другой – партия. И каждая из этих двух ветвей считала себя главной. Дальше – больше. В 1990-м прошли выборы в союзных республиках. И, в частности, на территории РФ возникло троевластие. Ещё спустя год прошли выборы президента России. Появилась четвертая власть в лице Ельцина, считавшего себя главнее всех в СССР, так как его «точно весь народ избирал». Отсюда политический кризис августа 1991 года, ГКЧП.

«СП»: - Этот «чрезвычайный комитет» тоже считал себя «главным в СССР»…

- Да, пятая власть, пусть всего на несколько дней. Всё это, в конечном счете, привело к кровавым событиям октября 1993 г.

Вслед за экономическими ошибками «реформатора от КПСС» последовали политические. Что «в сухом остатке»? «Беловежская пуща», развал СССР, затяжной кризис 1990-х.

«СП»: И – конец не получившейся перестройке.

- Вот тут я с вами не соглашусь. Потому что, как экономист, не считаю её не получившейся. Некачественные реформы, не решившие проблему дефицита и усугубившие некоторые другие, которые до этого хоть как-то решались, способствовали демонтажу всего отжившего. Если бы экономику, а с ней устаревшую систему организации жизни в стране, тогда окончательно не развалили, не было бы последующих реформ. Так и жили бы сейчас при тотальном дефиците, на всё и вся. Это в лучшем случае.

«СП»: - Выше вы обмолвились, что политический кризис эпохи Горбачева привел к кровавым событиям в Москве 1993 года. Но считается, что перестройка к тому времени уже года два как закончилась.

- Чисто хронологически перестройка закончилась с уходом из Кремля Михаила Горбачева. Но фактически именно она привела к революционным изменениям в политической системе страны. Продолжалась революция с 1989 по 1993 гг., разрешившись кровью и установлением Ельциным жесткой единоличной властью.

Многие из тех, кто вспоминает сегодня перестройку, анализирует события того времени, говорят главным образом о дефиците в СССР товаров и продуктов. Но не хлебом единым, как известно, жив человек. К чисто бытовым трудностям нашему российскому (советскому) человеку не привыкать. Было, наверное, и ещё что-то, что потребовало кардинальных изменений в жизни нашего общества. Что все-таки в первую очередь не устраивало людей?

- Для меня ответ очевиден: не устраивало раздвоение сознания, раздвоение жизни, раздвоение власти, - отвечает Марина Мацкевич, старший научный сотрудник Социологического института РАН. - Люди морально устали от всего этого. С детства и до старости мы все ощущали резкое несоответствие между тем, что можно говорить официально и тем, что говорилось на кухнях. В конце 1980-х за отмену 6-й статьи Конституции СССР, провозглашающей «руководящую и направляющую роль КПСС» выступало подавляющее большинство не только населения станы, но и членов Коммунистической партии. При том, что перемены были инициированы ею самой в лице Горбачева. Правда, и власть толком не знала, как эти перемены осуществлять. В те годы любили цитировать Жванецкого: «Как не надо - знает каждый, как надо - не знает никто». В результате в партийной верхушке начались разногласия. Кстати сказать, именно эти разногласия вылились в итоге в то, что память о перестройке у всех разная в зависимости от того, к какой социальной группе человек относится.

Для кого-то это толстые журналы, публикация прежде запретной литературы, легальный просмотр фильмов, за которые в СССР раньше можно было получить срок и т.д. А для иных – насыщенные продуктами и товарами полки магазинов, отсутствие очередей, возможность выезжать за рубеж. Это напоминает отношение к 1960-м. Для жителей деревни тогда не было никакой «оттепели», всех этих книг и фильмов. Они вспоминали запреты на подсобные хозяйства, на строительство личных домов, запреты на торговлю на рынке. Смягчение цензуры их мало волновало.

«СП»: - А если посмотреть на расслоение общества – тогда и сейчас, на материальные возможности той партийной элиты и нынешних «больших начальников»?

- В СССР у «больших начальников» были немалые возможности. Могли, к примеру, при помощи одного звонка упечь человека в тюрьму. Но построить себе дворец на Лазурном берегу, иметь несколько шикарных квартир в столице, они не могли, даже если очень бы и захотели. Уровень доходов нынешних губернаторов был недостижим для их предшественников на посту глав регионов - секретарей горкомом и обкомов. Система этого не позволяла. Что тоже сказывается, конечно, на идеализации той страны, которая ушла вместе с перестройкой.

«СП»: - Всё-таки что стало её основным «движителем» для граждан СССР – нравственные приоритеты или колбасный дефицит?

- Безусловно, нравственные приоритеты, желание жить в открытой, справедливой стране. Хотя, если бы они представляли к чему все придет, то, думаю, вряд ли бы начинали её.

Девизы и поговорки времен перестройки

«Так жить нельзя!», «Ускорение!», «Гласность!», «Больше социализма!», «Куй железо, пока Горбачев!», «Борис, ты не прав!».

Популярный анекдот времен перестройки

«Сначала перестройка. Потом – перестрелка. Затем – перекличка».

Людмила Николаева

Источник: svpressa.ru  

 «ВКУС К ТЕОРИИ» и ИДЕОЛОГИЯ ПЕРЕСТРОЙКИ. РЕТРО - ФИЛОСОФИЯ I (4)

 Давным-давно, ещё на 27 съезде КПСС было принято правильное и своевременное решение: воспитывать у кадров вкус к теории. Прошедшие с того времени годы свидетельствуют, однако, об обратном – в идеологической жизни возобладал не вкус, а  безвкусица. И есть смысл в том, чтобы порассуждать на тему: ПОЧЕМУ?!

В переводе с греческого слово «теория» означает – рассматриваю, исследую, божественно созерцаю… Но чего только не именуют этим достойным словом! Называют им оторванные от жизни рассуждения; ни к чему не обязывающие предположения; наличие неких сведений по поводу кстати подвернувшегося предмета для светского разговора; рассуждения о смысле или тщете жизни; глубокомысленное молчание и важное надувание щёк; апологетическое обоснование вышестоящего мнения своего начальства или же просто-напросто обыкновенную «наводку теней».

Между тем, теоретизировать - значит просто-напросто мыслить, всегда и везде говорить по существу. Точнее, грамотно и культурно применять своё мышление, живя в коллективе, среди людей… Практически это означает умение за различными фактами видеть Единство Целого. За словами – мысли. За мыслями – дела, а за делами – интересы. Не смущаться, когда единомышленники говорят по-разному. Но и не обольщаться, если люди с заведомо различными интересами одинаково говорят.

Вкус к теории, следовательно, это потребность и умение смотреть «в корень». Нравственная смелость, в условиях выбора между истиной и субъективным мнением начальства, эту истину безусловно предпочесть. Понятая таким образом, теория есть эпоха, схваченная в мыслях. Так что уважение к теории, как впрочем и безразличное, либо отрицательное отношение к ней – это тоже, так сказать, эпохальный факт.

Как-то вспоминая о встрече своей с В.И.Лениным на одном съезде партии А.М.Горький писал: «По счёту времени он говорил меньше ораторов, которые выступали до него, а по впечатлению – значительно больше; не один я чувствовал это, сзади меня восторженно шептали:

- Густо говорит…

Так оно и было; каждый его довод развертывался сам собою – силою заключённой в нем.

Меньшевики не стесняясь, показывали, что речь Ленина неприятна им, а сам он – более чем неприятен. Чем убедительнее он доказывал необходимость для партии подняться на высоту революционной теории для того, чтобы всесторонне проверить практику, тем озлобленнее прерывали его речь.

- Съезд не место для философии!

- Не учите нас, мы – не гимназисты!

… Было очень странно и обидно видеть, что вражду к нему возбуждает такая естественная мысль: только с высоты теории партия может увидеть причины разногласий среди неё».

Странного, впрочем, в этом ничего нет. Ведь подходить к жизни с высоты теории – значит подходить к ней принципиально. То есть последовательно заостряя противоречия и вступая в принципиальные отношения с другими людьми. Ибо какая же «человечность» – в беспринципности! Вот почему запрос на хорошую теорию и бывает обычно в эпоху обостряющейся общественной борьбы. «Хорошая теория» – это и есть мышление на уровне задач своей эпохи, её острейших коллизий и коренных проблем. Сегодня, как и вчера, ею является марксизм-ленинизм, незаметно подменённый апологетами застоя на идеологию культа личности ближайшего начальства.

Вкус к теории вырастает из вкуса к мышлению. При анализе общественных форм человеческой жизни «нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции» – писал в своём «Капитале» Карл Маркс. Но при историческом взгляде на вопрос становится ясно, что, оказывается, и сама-то «сила абстракции», так остро необходимая нам сегодня, в тот или иной период общественного развития имеет и свою степень распространённости и свою либо счастливую, либо, наоборот, горькую судьбу.

…Только что завершилась встреча на одном из предприятий г. Свердловска. «Роль рабочего в перестройке» – об этом шел бурный многочасовой разговор. Хорошо запомнились несколько рабочих – среди прочих они резко выделялись горячим темпераментом, некрикливой остротой. Мы легко и быстро нашли общий язык.

Встреча закончена, но люди всё ещё не расходятся и тут кто-то тронул меня за руку. Оглянулся – это был партийный секретарь. – На минуточку…- кивнул он мне. Мы отошли.

- Скажите, а зачем Вы сюда приходили?

- Заниматься наукой, - ответил я.

- А разве у себя на кафедре со студентами заниматься ею нельзя?

- Можно, конечно. Но ведь наука-то у нас особая – марксизм-ленинизм.

 А он по сути своей есть научное отражение интересов рабочего класса.

Кафедра же отнюдь не из рабочих состоит…

- Ну, хорошо. А почему же именно к нам на завод зачастили? Других что ли в Свердловске заводов мало?

- Заводов-то много, а вот таких головастых рабочих мне пока что удалось встретить только у вас.

- Кого! Этих7! Да ведь их же мало!

- Мало, конечно… Но что мы с Вами сделали, чтобы их было как можно больше?

Секретарь парткома сделал досадливый жест головой, затем доверительно склонился ко мне и, с почти отеческой теплотой, прошептал:

- Да ведь, если их станет много, то нам с вами завтра нечего будет есть: не станем мы нужны…

Одним словом, то самое, что мы встретили как-то в новогодней сатире Михаила Жванецкого. Помните? …Магазины у нас для продавцов. Самолеты для работников «Аэрофлота», а парикмахерские для парикмахеров. Так и здесь. Глубокая, самостоятельная мысль рабочих о своем рабочем деле в перестройке вызвала откровенное замешательство. Почему?

Да потому, что нередко еще способность к мышлению рассматривается у нас как монополия. Монополия эта требует и соответствующей институциализации, кадровой политики, например. (см.:В.Бакшутов «Нужен ли философу трудовой стаж?», Социалистическая индустрия, 17 сентября 1988 г.) А уж отсюда: мышление для… философов, наука для… ученых, идеология для… идеологов, а научный социализм для… профессоров научного коммунизма.

Только, вот… Что было бы, если бы борщи да котлеты повара делали бы лишь для самих себя?!

Не случайно, что на протяжение немалого ряда так называемых «застойных лет» читатель, взяв в руки публицистическую или научную статью, повествующую об острых жизненных коллизиях нашего социализма, непременно встречал в ней своеобразный категорический императив автора (редактора): НЕ ОБОБЩАТЬ! И, повинуясь авторитету печатного слова, он, естественно, не обобщал много лет подряд…

Что же, однако, сие требование в действительности означает? Означать оно может лишь одно - НЕ МЫСЛИТЬ! А давайте-ка задумаемся, к чему оно нас реально и неизбежно ведёт?

Впрочем, исчерпывающий ответ на этот вопрос ещё 120 лет тому назад дал нам Карл Маркс. «Общественные отношения между людьми, - говорил он, - возможны лишь в той мере, в какой люди мыслят и обладают этой способностью абстрагироваться от чувственных деталей и случайностей». Ну и, следовательно, наоборот: кто этого в толк не возьмет, кто знает лишь «частные случаи», а за деревьями не видит леса, те «вообще ещё не знают, чем человеческие общественные отношения отличаются от отношений между животными. Они сами – животные» - заключает Карл Маркс.
Отсюда принципиальной важности вывод: в отличие от частной собственности на средства производства, частная собственность на… способность мыслить, т.е. «обобщать» есть самая рафинированная, а потому вездесущая и, одновременно, исторически последняя форма частной собственности. Она неизменно сопровождала все без исключения известные нам в истории формы и способы эксплуатации человека человеком, одного класса – другим. Вот почему «для полного уничтожения классов надо не только свергнуть эксплуататоров, помещиков и капиталистов, не только отменить их собственность, надо отменить ещё и всякую частную собственность на средства производства, надо уничтожить как различие между городом и деревней, так и различие между людьми физического и людьми умственного труда» – не случайно предупреждал В.И.Ленин.

Результат нашей невосприимчивости к этому предупреждению налицо: продекларированная последние десятилетия «общественная собственность» на средства производства (при одновременном окрике: НЕ ОБОБЩАТЬ!) – привело к тому, что они попали в руки тех,  с чьих уст этот окрик и срывался: к идеологическим жрецам и административным управляющим этой собственностью.

Широко известный в общественном сознании, модный ныне термин «Административная система» отражает сегодня исторически сложившийся факт. Выражаясь более корректно, его следовало бы поименовать частной формой общественной собственности на средства производства. Или же, что то же самое, общей (коллективно-групповой) формой частной собственности на них.

Историческая цена и последствия этого факта хорошо известны. Это – раскрестьянивание крестьянина; распролетаризация («атомизация») рабочего; превращение интеллигента – в мещанина с дипломом, который, будучи допущенным до власти, неизбежно превращается в бюрократа; утрата тружеником положения и чувства хозяина, замена его психологией подёнщины; подмена пролетарского интернационализма - стереотипами идеологии транснациональных корпораций; подмена Советской власти - всевластием администрации, а пролетарского социализма и коммунизма – идеологией культа личности начальства.

СОЦИАЛИЗМ БЕЗ… РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ! Или смешение «обобществления» и «огосударствления»… Точнее, формальное  обобществление социалистической собственности – так на современном научном языке называют это положение вещей.

Отсюда неизбежно вырастает и ему же соответствует вполне определенная политическая форма такого обобществления. Это – номенклатурная система подбора и расстановки кадров, осуществляющих коллективно (=«партийное товарищество») функцию реального владения и распоряжения. Номенклатурная система выросла ещё из практики «военного коммунизма» и уже к началу 1923 года оформилась в своих общих чертах. А через одно полтора десятилетия она родила и крайний образец «номенклатурной дисциплины» – так называемый ныне «сталинизм»… Номенклатурное выражение формального обобществления социалистической собственности сегодня известный публицист Иван Васильев проанализировал в качестве «управленческой элиты районной общности» (см. Правда, 2 октября 1988 г.)

…Формирование идеологии перестройки в значительной мере связано сегодня с устранением «белых пятен» нашей истории. Но пятна эти есть результат не одного лишь замалчивания фактов. В огромной степени они являются результатом той «учёной слепоты», которая произрастает из смешения номенклатурной истории нашего общества с социалистической историей самого народа.

Не смотреть на историю социализма лишь как на историю социалистического начальства! – в этом вся суть. В противном случае разоблачая и негодуя, можно прийти к апологетике того, что так возмущает нас в дне вчерашнем. А именно: критику культа личности начальства подменить критикой культа личности Сталина. Один культ подменить другим.

Именно вкус к мышлению поможет нам разобраться, что по самой логике вещей, так же как не всякий, кто критикует формализм общественной собственности делает это ради действительного обобществления, - также и не всякий, кто негодует против Сталина, делает это ради Ленина. И вот почему.

Читатель, конечно, помнит статью публициста Аркадия Ваксберга в «Литературной газете» о заместителе Генерального прокурора СССР Найденове. Когда последний «вышел» на любимчика Брежнева секретаря Краснодарского крайкома Медунова и поймал его, что называется, с поличным, то произошло следующее. Медунов оперативно вылетел в Москву, организовал вызов прокурора в Кремль и обрушился при хозяине с гневной речью убежденного «антисталиниста». «Устраиваешь гонения на партийные кадры? Не выйдет! Это тебе не 37 год!» – с ложным пафосом кричал он. Более того, сегодня в «тогу антисталиниста», жертв культа личности порой рядятся и бывшие уголовники у которых были свои счеты просто с Государством. (см. Социалистическая индустрия, 2 мая 1988 г.)
А вот другой пример. Уже около десяти лет крайне плохо работает Уральский турбомоторный завод им. К.Е.Ворошилова, все более и более утрачивая свою былую славу. Серьезнейшие проблемы имеются и с партийным руководством коллективом, и с его административным руководством, есть нерешенные проблемы и во многом другом. И что же?
Быть может демократическая общественность Свердловска и её городские идеологи бьют тревогу? Конечно! Местная пресса полна тревожных и гневных комментариев относительно того, что завод все ещё… носит имя К.Е.Ворошилова. «Всё (или уже практически все), что связано с именем Сталина, переименовано… Но вот фамилии его «верных соратников» пока еще на прежних местах»,- пишет один из читателей в газету «Вечерний Свердловск» (за 21 июня 1988 г.)

Поинтересовался мнением рабочих. Один из них сказал так:
- Ну что же, вопрос, конечно, важный. Только снимать-то сегодня в первую очередь нужно тех руководителей, которые довели предприятие до такого состояния. А что же на самом деле? Вопрос о том, кого снимать за развал производства и коллектива упорно подменяют вопросом о том, снимать или не снимать вывеску с завода… Ловкачи! По-моему, если и снимать вывеску, то уж во всяком случае не вместо них, а после них!

Такой вот получился рабочий ответ. И есть в ответе этом серьёзный резон. Если внимательно присмотреться к идеологической ситуации периода перестройки, то можно заметить, как под флагом ложного антисталинизма идёт последовательный демонтаж идеологии ленинизма, а за последним и марксизма. Ведь от искажений и деформаций социализма можно избавиться двумя взаимно исключающими способами: либо идти от сталинизма, как чудовищно искаженного ленинизма – к ленинизму неискаженному. Либо же избавиться от искажений ленинизма, избавившись от ленинизма вообще.
Именно этот второй путь, крикливый и агрессивный, умело маскирует себя в условиях гласности. При этом в практических своих делах он сам действует методами 37 года: доносами по начальству и навешиванием политических ярлыков. «Сталинист» – ярлык этот для нужд сегодняшних изобретен именно им. А ведь именно ярлыковая идеология как раз и не нуждается в работе с фактами. Ей вовсе не нужна такая человеческая способность, как умение мыслить, следовательно, обобщать…

В. МОЛЧАНОВ, учёный секретарь Уральского отделения

Философского общества СССР, АН СССР,

преподаватель Свердловского медицинского института.

«НАУКА УРАЛА», № 40 (440), 12 октября 1989 года, тираж 8769.

( «Вкус к теории» Первая колонка, «На смену!», 31 октября 1986 г., тираж 155000.)