ПЕРЕСТРОЙКА -30 лет.

«СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя

3-05-2015, 14:54

23 апреля 1985 года на апрельском пленуме ЦК КПСС впервые было произнесено слово «перестройка». Была ли изначально перестройка обречена на провал? В последние же годы стал появляться вопрос: а не было ли все затеянное изначально зловещим заговором Запада с целью развалить Советский Союз с помощью «подсадной утки», коей был Михаил Сергеевич Горбачев?

Был ли приход Горбачева к власти в марте 1985 года после смерти дряхлого Константина Черненко приходом неких «реформаторских сил», которые имели хотя бы черновой набросок планов по переустройству страны и спасению дряхлеющей системы? Нет, это был результат прежде всего межфракционной борьбы внутри советского руководства. На первом месте был возраст Горбачева, а не его взгляды. Решающую роль сыграла чисто аппаратная борьба.

К нему благоволил Юрий Андропов. Возглавляя до этого КГБ, он в большей степени владел информацией об истинном состоянии дел в советской экономике и, главное, ВПК. Футуристические программы «звездных войн» Рейгана напугали советских геронтократов: они поняли, что в гонке технологий и вооружений СССР может выдохнуться и проиграть. Андропова нынче представляют чуть ли не как реформатора. На деле его смутное (именно такое) осознание того, что «надо что-то делать», вылилось в кампанейщину по «наведению порядка и дисциплины». Людей отлавливали в рабочее время в кино, в магазинах и на улицах, сообщая о том на работу.

В прощальной статье в декабре 1983 года генсек, уже подключенный к искусственной почке, выдвигает лозунг «Больше социализма!». То есть система хороша, ее надо лишь улучшить. Андропов успел провести несколько громких антикоррупционных операций против ряда представителей номенклатуры. И все. В этом смысле ранний Горбачев был верным андроповцем.

Черненко Горбачева недолюбливал и, говорят, инициировал расследование его деятельности на посту первого секретаря Ставропольского обкома. Но поскольку инициатор большую часть своего недолгого правления пребывал в предсмертном состоянии, то и дело это умерло. К тому же Горбачева после смерти Андропова «опекал» влиятельный министр обороны Устинов.

Другой член «триумвирата» — многолетний глава МИДа «мистер Нет» Андрей Громыко долгое время к Горбачеву был холоден. Пока Андропов был жив, Громыко, по некоторым данным, сам хотел стать его наследником. Но поддержки не получил. И в какой-то момент понял: видимо, староват. По одной из легенд, накануне решающего мартовского пленума 1985-го Громыко «выторговал» себе пост председателя Президиума Верховного Совета (типа «президента») — как венец многолетней карьеры. Пост этот он от Горбачева, кстати, получил сразу. Но в молодом генсеке разочаровался.

Накануне смерти Черненко фаворитом (он то сидел рядом, то стоял за спиной умиравшего генсека) считался Виктор Гришин, глава московской парторганизации. Позже соратник Горбачева Александр Яковлев вспоминал: в команде Черненко уже «готовили речи и политическую программу» для Гришина. Но против него сыграл, видимо, тот же возраст: Гришину было 70. В ЦК, в том числе под влиянием Громыко и других, сформировалось мнение, что пора прекращать «гонки на лафетах», надо выбрать кого-то помоложе и надолго. На репутации Гришина мог сказаться и скандал вокруг директора Елисеевского магазина Юрия Соколова, связанного с московской верхушкой и расстрелянного по делу, заведенному при Андропове (хотя расстреляли уже при Черненко).

А вот главе Ленинградского горкома Григорию Романову было 60. «Молодой». Но то ли он сам отступился в пользу Гришина, то ли был оттеснен в результате аппаратных интриг (например, был запущен слух о роскошной свадьбе его дочери якобы в Таврическом дворце с музейными сервизами), на момент смерти Черненко он уже не был фаворитом. Говорят, и «царская» фамилия подкачала: советские догматики были чутки к символам. Да еще ему хватило ума, зная, что Черненко при смерти, улететь на отдых на далекую Куршскую косу в Литву, откуда он, чудом избежав авиакатастрофы из-за нелетной погоды, едва успел на пленум. Но к тому времени все было уже решено.
Еще один видный оппонент Горбачева — глава ЦК Компартии Украины Щербицкий был отправлен с визитом в США, откуда никак не мог вылететь после пришедшего известия о смерти генсека. Говорят, задержке вылета из Нью-Йорка поспособствовали люди главы КГБ Чебрикова. В общем, на решающее заседание Политбюро украинский коммунист опоздал.

Большую роль в аппаратной победе Горбачева сыграл глава одного из ключевых отделов ЦК — организационно-партийной работы, — бывший секретарь Томского обкома Егор Лигачев. Он считался сторонником Горбачева именно из-за возраста и «энергичности». (Кстати, именно Лигачев вытащил в Москву Ельцина.) Он «прошерстил» чуть ли не две трети аппарата ЦК, а накануне пленума лично ночью обзванивал секретарей обкомов — членов ЦК.

Решающее слово в Политбюро накануне пленума было, конечно, за Громыко, чей авторитет был непререкаем. Он поддержал молодого Горбачева. Говорят, тот прошел на Политбюро с перевесом лишь в один голос. И это все, конечно, ничуть не напоминает осознанный выбор в пользу реформ.
Всякий генсек — любой, кто мог быть на месте Горбачева, — сразу же пытается обозначить «свежую струю». Таковой и стал апрельский пленум 1985 года. Предшествующий период новый начальник партии охарактеризовал как «застойный».

Главные задачи реформирования экономики были сформулированы так: «Задача ускорения темпов роста, притом существенного, вполне выполнима, если в центр всей нашей работы поставить интенсификацию экономики и ускорение научно-технического прогресса, перестроить управление и планирование, структурную и инвестиционную политику, повсеместно повысить организованность и дисциплину, коренным образом улучшить стиль деятельности».

Речь не шла об изменении основ социалистической системы, которая по-прежнему признавалась правильной. Надо лишь включить «дополнительные резервы и преимущества» социализма, повысить трудовую дисциплину. За счет чего? За счет тех же «андроповских» административных методов. Чем тут горбачевское «ускорение» отличалось от традиционных методов, известных со времен сталинщины, «ударного труда», подстегивания «трудового энтузиазма» и пр.? Как можно было «ускорить научно-технический прогресс» с помощью командных методов?

Возможно, ставка была на финансовую накачку отдельных отраслей. Но финансовые резервы страны сначала подорвала безумная антиалкогольная кампания, а потом резкое падение цен на нефть. До начала борьбы с пьянством около четверти поступлений в казну от розничной торговли приходилось на алкоголь, но уже в 1986 году доходы казны от пищевой промышленности составили лишь 38 млрд руб., а в 1987 году — 35 млрд руб. вместо прежних 60 млрд.

Резкое падение нефтяных цен начинается с 1986 года. Достигнув пика — более $35 за баррель (в нынешних ценах это ближе к $60), в 1986-м они упали до $10 (меньше $30 сегодняшних). Между тем с 1975 по 1989 год СССР заработал от экспорта нефти и нефтепродуктов примерно 100 млрд руб. (в ценах того времени, по подсчетам экономиста Николая Шмелева, $200–250 млрд).

Пустить бы их с умом на модернизацию страны! А уже в 1986 году СССР получил за экспорт нефти и нефтепродуктов лишь 5 млрд инвалютных рублей вместо прежних 10–12 млрд в год. Только за первые три года правления Горбачева страна потеряла около 40 млрд руб. А еще до него доходы от нефти были промотаны, потрачены на потребительский импорт и импорт зерна.

Первые шаги Горбачева были чистой воды социалистическим идеализмом. Та же антиалкогольная кампания. Затем широко разрекламированная программа «Жилье-2000», обещавшая полное решение «квартирного вопроса» к началу века. В рамках «школьной реформы» планировали полную компьютеризацию средней школы. Местами Горбачев действовал чисто хрущевскими методами, укрупняя управленческие структуры, как тот совнархозы. Так, в ноябре 1985 года был создан Госагропром, на основе слияния семи союзных министерств и ведомств. В начале 1986 года была придумана совершенно уж нелепая инстанция — госприемка, которая была призвана контролировать качество продукции в условиях командной экономики, но привела лишь к росту бюрократического аппарата на всех уровнях.

Последовавший за апрельским пленумом XXVII съезд КПСС (март 1986 года) развил «утопическую линию»: по его указанию промышленный потенциал СССР должен был удвоиться за 15 лет. Но опять же — в документах съезда нет и намека на необходимость как-то поменять принципы организации экономики, включая бюрократический хозяйственный механизм, уже находившийся в глубоком кризисе. Вместо этого — опять банальная советская «штурмовщина». То есть раннее горбачевское правление было вполне «андроповским». Так, был объявлен курс на борьбу «с нетрудовыми доходами», что должно было удушить в зародыше всяких кустарей, цеховиков и мелкотоварные семейные сельхозпроизводства, то есть прародителей малого бизнеса и фермерства.

Никакого плана экономических реформ и даже идеи об общем направлении движения (как у Дэн Сяопина в КНР в начале 80-х, когда начались китайские реформы) ни у кого в советском руководстве, включая генсека, не было. Были некие мысли по поводу «совершенствования методов социалистического хозяйствования», и только.

Возможно, мы до сих пор недооцениваем роль, которую сыграло в проведении тогдашней политики банальное невежество и руководителей, и представителей «интеллектуальной элиты» по части того, как устроена современная экономика. Будучи десятилетиями зомбированными марксистско-ленинскими заклинаниями, эти люди были попросту безграмотны. Состояние наук об обществе в позднем СССР было прискорбно, погрязнув в догматизме.

Примерно через год после апрельского пленума руководство СССР видит: никакого «ускорения» нет.И тогда уже был взят курс на «радикальную реформу экономики» плюс «гласность».

Как виделась «радикальная реформа»? Прежде всего как ослабление роли централизованного управления. И что — смена экономических отношений, допущение частного капитала? Отнюдь. Говорят о «предоставлении большей возможности для инициативы отдельных предприятий». А гласность мыслилась как эквивалент «широкой «демократизации» в рамках социалистической парадигмы».

Принято считать, что Горбачев совершил роковую ошибку, когда начал в 1987 году политические «реформы» (хотя они были весьма ограниченными и невнятными) вместо экономических (мол, в Китае было все наоборот и потому успешно). Проблема не в этом. Проблема в том, что не было грамотного представления, что делать вообще. Ни в политике, ни в экономике.

По части политических реформ у руководства СССР было примерно такое же представление, как о реформах экономических, — невежественное. Исходили из возможности реформировать социализм во главе с КПСС. Примерно так же думали улучшить плановую экономику — «больше социализма».

Гласность вылилась не в строительство основ нового общества. Их горбачевское руководство сформулировать так и не смогло. Она вылилась преимущественно в отрицание сначала «перегибов» советской системы, а затем и самих ее основ. Гласность была традиционным проявлением чисто российского дискурса, когда общество пытается идти вперед с повернутой назад головой. Разоблачение преступлений сталинизма было важно, но важно было предложить и новое общественно-экономическое устройство страны. Разрушительный характер общественных дискуссий стал доминантой, а внятного плана преобразований не возникло до самого конца СССР.

И последнее. Миф о том, что Тэтчер, принимая Горбачева, еще когда он был просто секретарем ЦК, «сделала выбор», что якобы через эту фигуру можно будет развалить «империю зла». На деле, для Тэтчер, как и для другого западного лидера той поры, принципиально важно было не столько противостоять СССР или обороняться от него, сколько как-то разговаривать с его лидерами. Геронтократы брежневско-андроповского «посола» были вроде инопланетян.

Горбачев, про которого она сказала, что он ей «нравится, с ним можно иметь дело», был похож на нормального человека, а его жена Раиса, как любая «нормальная женщина», во время визита в Лондон отправилась в ювелирный магазин. Разве что, как писала Тэтчер Рейгану, о правах человека Михаил Сергеевич в тот момент (он был в Англии в 1984-м) говорить не умел и не любил.

Так что не было никакого «Большого Плана по Развалу СССР» на Западе. СССР казался монолитным и вечным. Никто даже близко не мог предсказать его развала. Ставить такую цель в виде практической задачи было бы пустым фантазерством. Политика сближения с горбачевским СССР стала для Запала такой же импровизацией, как и сама «горбачевщина». Как и «неожиданное» объединение Германии, увенчавшее якобы конец «холодной войны». Накануне объединения Тэтчер говорила Горбачеву, что она — против, так как эта страна уже дважды начинала мировую войну. Впрочем, это уже другая история. Тоже преисполненная несбывшихся иллюзий.

«ВКУС К ТЕОРИИ» и ИДЕОЛОГИЯ ПЕРЕСТРОЙКИ.

РЕТРО - ФИЛОСОФИЯ I (4)

 Давным-давно, ещё на 27 съезде КПСС было принято правильное и своевременное решение: воспитывать у кадров вкус к теории. Прошедшие с того времени годы свидетельствуют, однако, об обратном – в идеологической жизни возобладал не вкус, а  безвкусица. И есть смысл в том, чтобы порассуждать на тему: ПОЧЕМУ?!

В переводе с греческого слово «теория» означает – рассматриваю, исследую, божественно созерцаю… Но чего только не именуют этим достойным словом! Называют им оторванные от жизни рассуждения; ни к чему не обязывающие предположения; наличие неких сведений по поводу кстати подвернувшегося предмета для светского разговора; рассуждения о смысле или тщете жизни; глубокомысленное молчание и важное надувание щёк; апологетическое обоснование вышестоящего мнения своего начальства или же просто-напросто обыкновенную «наводку теней».

Между тем, теоретизировать - значит просто-напросто мыслить, всегда и везде говорить по существу. Точнее, грамотно и культурно применять своё мышление, живя в коллективе, среди людей… Практически это означает умение за различными фактами видеть Единство Целого. За словами – мысли. За мыслями – дела, а за делами – интересы. Не смущаться, когда единомышленники говорят по-разному. Но и не обольщаться, если люди с заведомо различными интересами одинаково говорят.

Вкус к теории, следовательно, это потребность и умение смотреть «в корень». Нравственная смелость, в условиях выбора между истиной и субъективным мнением начальства, эту истину безусловно предпочесть. Понятая таким образом, теория есть эпоха, схваченная в мыслях. Так что уважение к теории, как впрочем и безразличное, либо отрицательное отношение к ней – это тоже, так сказать, эпохальный факт.

Как-то вспоминая о встрече своей с В.И.Лениным на одном съезде партии А.М.Горький писал: «По счёту времени он говорил меньше ораторов, которые выступали до него, а по впечатлению – значительно больше; не один я чувствовал это, сзади меня восторженно шептали:

- Густо говорит…

Так оно и было; каждый его довод развертывался сам собою – силою заключённой в нем.

Меньшевики не стесняясь, показывали, что речь Ленина неприятна им, а сам он – более чем неприятен. Чем убедительнее он доказывал необходимость для партии подняться на высоту революционной теории для того, чтобы всесторонне проверить практику, тем озлобленнее прерывали его речь.

- Съезд не место для философии!

- Не учите нас, мы – не гимназисты!

… Было очень странно и обидно видеть, что вражду к нему возбуждает такая естественная мысль: только с высоты теории партия может увидеть причины разногласий среди неё».

Странного, впрочем, в этом ничего нет. Ведь подходить к жизни с высоты теории – значит подходить к ней принципиально. То есть последовательно заостряя противоречия и вступая в принципиальные отношения с другими людьми. Ибо какая же «человечность» – в беспринципности! Вот почему запрос на хорошую теорию и бывает обычно в эпоху обостряющейся общественной борьбы. «Хорошая теория» – это и есть мышление на уровне задач своей эпохи, её острейших коллизий и коренных проблем. Сегодня, как и вчера, ею является марксизм-ленинизм, незаметно подменённый апологетами застоя на идеологию культа личности ближайшего начальства.

Вкус к теории вырастает из вкуса к мышлению. При анализе общественных форм человеческой жизни «нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции» – писал в своём «Капитале» Карл Маркс. Но при историческом взгляде на вопрос становится ясно, что, оказывается, и сама-то «сила абстракции», так остро необходимая нам сегодня, в тот или иной период общественного развития имеет и свою степень распространённости и свою либо счастливую, либо, наоборот, горькую судьбу.

…Только что завершилась встреча на одном из предприятий г. Свердловска. «Роль рабочего в перестройке» – об этом шел бурный многочасовой разговор. Хорошо запомнились несколько рабочих – среди прочих они резко выделялись горячим темпераментом, некрикливой остротой. Мы легко и быстро нашли общий язык.

Встреча закончена, но люди всё ещё не расходятся и тут кто-то тронул меня за руку. Оглянулся – это был партийный секретарь. – На минуточку…- кивнул он мне. Мы отошли.

- Скажите, а зачем Вы сюда приходили?

- Заниматься наукой, - ответил я.

- А разве у себя на кафедре со студентами заниматься ею нельзя?

- Можно, конечно. Но ведь наука-то у нас особая – марксизм-ленинизм.

 А он по сути своей есть научное отражение интересов рабочего класса.

Кафедра же отнюдь не из рабочих состоит…

- Ну, хорошо. А почему же именно к нам на завод зачастили? Других что ли в Свердловске заводов мало?

- Заводов-то много, а вот таких головастых рабочих мне пока что удалось встретить только у вас.

- Кого! Этих7! Да ведь их же мало!

- Мало, конечно… Но что мы с Вами сделали, чтобы их было как можно больше?

Секретарь парткома сделал досадливый жест головой, затем доверительно склонился ко мне и, с почти отеческой теплотой, прошептал:

- Да ведь, если их станет много, то нам с вами завтра нечего будет есть: не станем мы нужны…

Одним словом, то самое, что мы встретили как-то в новогодней сатире Михаила Жванецкого. Помните? …Магазины у нас для продавцов. Самолеты для работников «Аэрофлота», а парикмахерские для парикмахеров. Так и здесь. Глубокая, самостоятельная мысль рабочих о своем рабочем деле в перестройке вызвала откровенное замешательство. Почему?

Да потому, что нередко еще способность к мышлению рассматривается у нас как монополия. Монополия эта требует и соответствующей институциализации, кадровой политики, например. (см.:В.Бакшутов «Нужен ли философу трудовой стаж?», Социалистическая индустрия, 17 сентября 1988 г.) А уж отсюда: мышление для… философов, наука для… ученых, идеология для… идеологов, а научный социализм для… профессоров научного коммунизма.

Только, вот… Что было бы, если бы борщи да котлеты повара делали бы лишь для самих себя?!

Не случайно, что на протяжение немалого ряда так называемых «застойных лет» читатель, взяв в руки публицистическую или научную статью, повествующую об острых жизненных коллизиях нашего социализма, непременно встречал в ней своеобразный категорический императив автора (редактора): НЕ ОБОБЩАТЬ! И, повинуясь авторитету печатного слова, он, естественно, не обобщал много лет подряд…

Что же, однако, сие требование в действительности означает? Означать оно может лишь одно - НЕ МЫСЛИТЬ! А давайте-ка задумаемся, к чему оно нас реально и неизбежно ведёт?

Впрочем, исчерпывающий ответ на этот вопрос ещё 120 лет тому назад дал нам Карл Маркс. «Общественные отношения между людьми, - говорил он, - возможны лишь в той мере, в какой люди мыслят и обладают этой способностью абстрагироваться от чувственных деталей и случайностей». Ну и, следовательно, наоборот: кто этого в толк не возьмет, кто знает лишь «частные случаи», а за деревьями не видит леса, те «вообще ещё не знают, чем человеческие общественные отношения отличаются от отношений между животными. Они сами – животные» - заключает Карл Маркс.
Отсюда принципиальной важности вывод: в отличие от частной собственности на средства производства, частная собственность на… способность мыслить, т.е. «обобщать» есть самая рафинированная, а потому вездесущая и, одновременно, исторически последняя форма частной собственности. Она неизменно сопровождала все без исключения известные нам в истории формы и способы эксплуатации человека человеком, одного класса – другим. Вот почему «для полного уничтожения классов надо не только свергнуть эксплуататоров, помещиков и капиталистов, не только отменить их собственность, надо отменить ещё и всякую частную собственность на средства производства, надо уничтожить как различие между городом и деревней, так и различие между людьми физического и людьми умственного труда» – не случайно предупреждал В.И.Ленин.

Результат нашей невосприимчивости к этому предупреждению налицо: продекларированная последние десятилетия «общественная собственность» на средства производства (при одновременном окрике: НЕ ОБОБЩАТЬ!) – привело к тому, что они попали в руки тех,  с чьих уст этот окрик и срывался: к идеологическим жрецам и административным управляющим этой собственностью.

Широко известный в общественном сознании, модный ныне термин «Административная система» отражает сегодня исторически сложившийся факт. Выражаясь более корректно, его следовало бы поименовать частной формой общественной собственности на средства производства. Или же, что то же самое, общей (коллективно-групповой) формой частной собственности на них.

Историческая цена и последствия этого факта хорошо известны. Это – раскрестьянивание крестьянина; распролетаризация («атомизация») рабочего; превращение интеллигента – в мещанина с дипломом, который, будучи допущенным до власти, неизбежно превращается в бюрократа; утрата тружеником положения и чувства хозяина, замена его психологией подёнщины; подмена пролетарского интернационализма - стереотипами идеологии транснациональных корпораций; подмена Советской власти - всевластием администрации, а пролетарского социализма и коммунизма – идеологией культа личности начальства.

СОЦИАЛИЗМ БЕЗ… РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ! Или смешение «обобществления» и «огосударствления»… Точнее, формальное  обобществление социалистической собственности – так на современном научном языке называют это положение вещей.

Отсюда неизбежно вырастает и ему же соответствует вполне определенная политическая форма такого обобществления. Это – номенклатурная система подбора и расстановки кадров, осуществляющих коллективно (=«партийное товарищество») функцию реального владения и распоряжения. Номенклатурная система выросла ещё из практики «военного коммунизма» и уже к началу 1923 года оформилась в своих общих чертах. А через одно полтора десятилетия она родила и крайний образец «номенклатурной дисциплины» – так называемый ныне «сталинизм»… Номенклатурное выражение формального обобществления социалистической собственности сегодня известный публицист Иван Васильев проанализировал в качестве «управленческой элиты районной общности» (см. Правда, 2 октября 1988 г.)

…Формирование идеологии перестройки в значительной мере связано сегодня с устранением «белых пятен» нашей истории. Но пятна эти есть результат не одного лишь замалчивания фактов. В огромной степени они являются результатом той «учёной слепоты», которая произрастает из смешения номенклатурной истории нашего общества с социалистической историей самого народа.

Не смотреть на историю социализма лишь как на историю социалистического начальства! – в этом вся суть. В противном случае разоблачая и негодуя, можно прийти к апологетике того, что так возмущает нас в дне вчерашнем. А именно: критику культа личности начальства подменить критикой культа личности Сталина. Один культ подменить другим.

Именно вкус к мышлению поможет нам разобраться, что по самой логике вещей, так же как не всякий, кто критикует формализм общественной собственности делает это ради действительного обобществления, - также и не всякий, кто негодует против Сталина, делает это ради Ленина. И вот почему.

Читатель, конечно, помнит статью публициста Аркадия Ваксберга в «Литературной газете» о заместителе Генерального прокурора СССР Найденове. Когда последний «вышел» на любимчика Брежнева секретаря Краснодарского крайкома Медунова и поймал его, что называется, с поличным, то произошло следующее. Медунов оперативно вылетел в Москву, организовал вызов прокурора в Кремль и обрушился при хозяине с гневной речью убежденного «антисталиниста». «Устраиваешь гонения на партийные кадры? Не выйдет! Это тебе не 37 год!» – с ложным пафосом кричал он. Более того, сегодня в «тогу антисталиниста», жертв культа личности порой рядятся и бывшие уголовники у которых были свои счеты просто с Государством. (см. Социалистическая индустрия, 2 мая 1988 г.)
А вот другой пример. Уже около десяти лет крайне плохо работает Уральский турбомоторный завод им. К.Е.Ворошилова, все более и более утрачивая свою былую славу. Серьезнейшие проблемы имеются и с партийным руководством коллективом, и с его административным руководством, есть нерешенные проблемы и во многом другом. И что же?
Быть может демократическая общественность Свердловска и её городские идеологи бьют тревогу? Конечно! Местная пресса полна тревожных и гневных комментариев относительно того, что завод все ещё… носит имя К.Е.Ворошилова. «Всё (или уже практически все), что связано с именем Сталина, переименовано… Но вот фамилии его «верных соратников» пока еще на прежних местах»,- пишет один из читателей в газету «Вечерний Свердловск» (за 21 июня 1988 г.)

Поинтересовался мнением рабочих. Один из них сказал так:
- Ну что же, вопрос, конечно, важный. Только снимать-то сегодня в первую очередь нужно тех руководителей, которые довели предприятие до такого состояния. А что же на самом деле? Вопрос о том, кого снимать за развал производства и коллектива упорно подменяют вопросом о том, снимать или не снимать вывеску с завода… Ловкачи! По-моему, если и снимать вывеску, то уж во всяком случае не вместо них, а после них!

Такой вот получился рабочий ответ. И есть в ответе этом серьёзный резон. Если внимательно присмотреться к идеологической ситуации периода перестройки, то можно заметить, как под флагом ложного антисталинизма идёт последовательный демонтаж идеологии ленинизма, а за последним и марксизма. Ведь от искажений и деформаций социализма можно избавиться двумя взаимно исключающими способами: либо идти от сталинизма, как чудовищно искаженного ленинизма – к ленинизму неискаженному. Либо же избавиться от искажений ленинизма, избавившись от ленинизма вообще.
Именно этот второй путь, крикливый и агрессивный, умело маскирует себя в условиях гласности. При этом в практических своих делах он сам действует методами 37 года: доносами по начальству и навешиванием политических ярлыков. «Сталинист» – ярлык этот для нужд сегодняшних изобретен именно им. А ведь именно ярлыковая идеология как раз и не нуждается в работе с фактами. Ей вовсе не нужна такая человеческая способность, как умение мыслить, следовательно, обобщать…

В. МОЛЧАНОВ, учёный секретарь Уральского отделения

Философского общества СССР, АН СССР,

преподаватель Свердловского медицинского института.

«НАУКА УРАЛА», № 40 (440), 12 октября 1989 года, тираж 8769.

( «Вкус к теории» Первая колонка, «На смену!», 31 октября 1986 г., тираж 155000.)

«СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя +40 3-05-2015, 14:54 • Опубл.: altair • Просм.: 12215 • Комм.: 108 • Статьи «СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя 23 апреля 1985 года на апрельском пленуме ЦК КПСС впервые было произнесено слово «перестройка». Была ли изначально перестройка обречена на провал? В последние же годы стал появляться вопрос: а не было ли все затеянное изначально зловещим заговором Запада с целью развалить Советский Союз с помощью «подсадной утки», коей был Михаил Сергеевич Горбачев? Был ли приход Горбачева к власти в марте 1985 года после смерти дряхлого Константина Черненко приходом неких «реформаторских сил», которые имели хотя бы черновой набросок планов по переустройству страны и спасению дряхлеющей системы? Нет, это был результат прежде всего межфракционной борьбы внутри советского руководства. На первом месте был возраст Горбачева, а не его взгляды. Решающую роль сыграла чисто аппаратная борьба. К нему благоволил Юрий Андропов. Возглавляя до этого КГБ, он в большей степени владел информацией об истинном состоянии дел в советской экономике и, главное, ВПК. Футуристические программы «звездных войн» Рейгана напугали советских геронтократов: они поняли, что в гонке технологий и вооружений СССР может выдохнуться и проиграть. Андропова нынче представляют чуть ли не как реформатора. На деле его смутное (именно такое) осознание того, что «надо что-то делать», вылилось в кампанейщину по «наведению порядка и дисциплины». Людей отлавливали в рабочее время в кино, в магазинах и на улицах, сообщая о том на работу. В прощальной статье в декабре 1983 года генсек, уже подключенный к искусственной почке, выдвигает лозунг «Больше социализма!». То есть система хороша, ее надо лишь улучшить. Андропов успел провести несколько громких антикоррупционных операций против ряда представителей номенклатуры. И все. В этом смысле ранний Горбачев был верным андроповцем. «СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя Черненко Горбачева недолюбливал и, говорят, инициировал расследование его деятельности на посту первого секретаря Ставропольского обкома. Но поскольку инициатор большую часть своего недолгого правления пребывал в предсмертном состоянии, то и дело это умерло. К тому же Горбачева после смерти Андропова «опекал» влиятельный министр обороны Устинов. Другой член «триумвирата» — многолетний глава МИДа «мистер Нет» Андрей Громыко долгое время к Горбачеву был холоден. Пока Андропов был жив, Громыко, по некоторым данным, сам хотел стать его наследником. Но поддержки не получил. И в какой-то момент понял: видимо, староват. По одной из легенд, накануне решающего мартовского пленума 1985-го Громыко «выторговал» себе пост председателя Президиума Верховного Совета (типа «президента») — как венец многолетней карьеры. Пост этот он от Горбачева, кстати, получил сразу. Но в молодом генсеке разочаровался. Накануне смерти Черненко фаворитом (он то сидел рядом, то стоял за спиной умиравшего генсека) считался Виктор Гришин, глава московской парторганизации. Позже соратник Горбачева Александр Яковлев вспоминал: в команде Черненко уже «готовили речи и политическую программу» для Гришина. Но против него сыграл, видимо, тот же возраст: Гришину было 70. В ЦК, в том числе под влиянием Громыко и других, сформировалось мнение, что пора прекращать «гонки на лафетах», надо выбрать кого-то помоложе и надолго. На репутации Гришина мог сказаться и скандал вокруг директора Елисеевского магазина Юрия Соколова, связанного с московской верхушкой и расстрелянного по делу, заведенному при Андропове (хотя расстреляли уже при Черненко). А вот главе Ленинградского горкома Григорию Романову было 60. «Молодой». Но то ли он сам отступился в пользу Гришина, то ли был оттеснен в результате аппаратных интриг (например, был запущен слух о роскошной свадьбе его дочери якобы в Таврическом дворце с музейными сервизами), на момент смерти Черненко он уже не был фаворитом. Говорят, и «царская» фамилия подкачала: советские догматики были чутки к символам. Да еще ему хватило ума, зная, что Черненко при смерти, улететь на отдых на далекую Куршскую косу в Литву, откуда он, чудом избежав авиакатастрофы из-за нелетной погоды, едва успел на пленум. Но к тому времени все было уже решено. Еще один видный оппонент Горбачева — глава ЦК Компартии Украины Щербицкий был отправлен с визитом в США, откуда никак не мог вылететь после пришедшего известия о смерти генсека. Говорят, задержке вылета из Нью-Йорка поспособствовали люди главы КГБ Чебрикова. В общем, на решающее заседание Политбюро украинский коммунист опоздал. Большую роль в аппаратной победе Горбачева сыграл глава одного из ключевых отделов ЦК — организационно-партийной работы, — бывший секретарь Томского обкома Егор Лигачев. Он считался сторонником Горбачева именно из-за возраста и «энергичности». (Кстати, именно Лигачев вытащил в Москву Ельцина.) Он «прошерстил» чуть ли не две трети аппарата ЦК, а накануне пленума лично ночью обзванивал секретарей обкомов — членов ЦК. «СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя Решающее слово в Политбюро накануне пленума было, конечно, за Громыко, чей авторитет был непререкаем. Он поддержал молодого Горбачева. Говорят, тот прошел на Политбюро с перевесом лишь в один голос. И это все, конечно, ничуть не напоминает осознанный выбор в пользу реформ. Всякий генсек — любой, кто мог быть на месте Горбачева, — сразу же пытается обозначить «свежую струю». Таковой и стал апрельский пленум 1985 года. Предшествующий период новый начальник партии охарактеризовал как «застойный». Главные задачи реформирования экономики были сформулированы так: «Задача ускорения темпов роста, притом существенного, вполне выполнима, если в центр всей нашей работы поставить интенсификацию экономики и ускорение научно-технического прогресса, перестроить управление и планирование, структурную и инвестиционную политику, повсеместно повысить организованность и дисциплину, коренным образом улучшить стиль деятельности». Речь не шла об изменении основ социалистической системы, которая по-прежнему признавалась правильной. Надо лишь включить «дополнительные резервы и преимущества» социализма, повысить трудовую дисциплину. За счет чего? За счет тех же «андроповских» административных методов. Чем тут горбачевское «ускорение» отличалось от традиционных методов, известных со времен сталинщины, «ударного труда», подстегивания «трудового энтузиазма» и пр.? Как можно было «ускорить научно-технический прогресс» с помощью командных методов? Возможно, ставка была на финансовую накачку отдельных отраслей. Но финансовые резервы страны сначала подорвала безумная антиалкогольная кампания, а потом резкое падение цен на нефть. До начала борьбы с пьянством около четверти поступлений в казну от розничной торговли приходилось на алкоголь, но уже в 1986 году доходы казны от пищевой промышленности составили лишь 38 млрд руб., а в 1987 году — 35 млрд руб. вместо прежних 60 млрд. Резкое падение нефтяных цен начинается с 1986 года. Достигнув пика — более $35 за баррель (в нынешних ценах это ближе к $60), в 1986-м они упали до $10 (меньше $30 сегодняшних). Между тем с 1975 по 1989 год СССР заработал от экспорта нефти и нефтепродуктов примерно 100 млрд руб. (в ценах того времени, по подсчетам экономиста Николая Шмелева, $200–250 млрд). Пустить бы их с умом на модернизацию страны! А уже в 1986 году СССР получил за экспорт нефти и нефтепродуктов лишь 5 млрд инвалютных рублей вместо прежних 10–12 млрд в год. Только за первые три года правления Горбачева страна потеряла около 40 млрд руб. А еще до него доходы от нефти были промотаны, потрачены на потребительский импорт и импорт зерна. «СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя Первые шаги Горбачева были чистой воды социалистическим идеализмом. Та же антиалкогольная кампания. Затем широко разрекламированная программа «Жилье-2000», обещавшая полное решение «квартирного вопроса» к началу века. В рамках «школьной реформы» планировали полную компьютеризацию средней школы. Местами Горбачев действовал чисто хрущевскими методами, укрупняя управленческие структуры, как тот совнархозы. Так, в ноябре 1985 года был создан Госагропром, на основе слияния семи союзных министерств и ведомств. В начале 1986 года была придумана совершенно уж нелепая инстанция — госприемка, которая была призвана контролировать качество продукции в условиях командной экономики, но привела лишь к росту бюрократического аппарата на всех уровнях. «СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя Последовавший за апрельским пленумом XXVII съезд КПСС (март 1986 года) развил «утопическую линию»: по его указанию промышленный потенциал СССР должен был удвоиться за 15 лет. Но опять же — в документах съезда нет и намека на необходимость как-то поменять принципы организации экономики, включая бюрократический хозяйственный механизм, уже находившийся в глубоком кризисе. Вместо этого — опять банальная советская «штурмовщина». То есть раннее горбачевское правление было вполне «андроповским». Так, был объявлен курс на борьбу «с нетрудовыми доходами», что должно было удушить в зародыше всяких кустарей, цеховиков и мелкотоварные семейные сельхозпроизводства, то есть прародителей малого бизнеса и фермерства. Никакого плана экономических реформ и даже идеи об общем направлении движения (как у Дэн Сяопина в КНР в начале 80-х, когда начались китайские реформы) ни у кого в советском руководстве, включая генсека, не было. Были некие мысли по поводу «совершенствования методов социалистического хозяйствования», и только. Возможно, мы до сих пор недооцениваем роль, которую сыграло в проведении тогдашней политики банальное невежество и руководителей, и представителей «интеллектуальной элиты» по части того, как устроена современная экономика. Будучи десятилетиями зомбированными марксистско-ленинскими заклинаниями, эти люди были попросту безграмотны. Состояние наук об обществе в позднем СССР было прискорбно, погрязнув в догматизме. Примерно через год после апрельского пленума руководство СССР видит: никакого «ускорения» нет.И тогда уже был взят курс на «радикальную реформу экономики» плюс «гласность». Как виделась «радикальная реформа»? Прежде всего как ослабление роли централизованного управления. И что — смена экономических отношений, допущение частного капитала? Отнюдь. Говорят о «предоставлении большей возможности для инициативы отдельных предприятий». А гласность мыслилась как эквивалент «широкой «демократизации» в рамках социалистической парадигмы». Принято считать, что Горбачев совершил роковую ошибку, когда начал в 1987 году политические «реформы» (хотя они были весьма ограниченными и невнятными) вместо экономических (мол, в Китае было все наоборот и потому успешно). Проблема не в этом. Проблема в том, что не было грамотного представления, что делать вообще. Ни в политике, ни в экономике. По части политических реформ у руководства СССР было примерно такое же представление, как о реформах экономических, — невежественное. Исходили из возможности реформировать социализм во главе с КПСС. Примерно так же думали улучшить плановую экономику — «больше социализма». «СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя Гласность вылилась не в строительство основ нового общества. Их горбачевское руководство сформулировать так и не смогло. Она вылилась преимущественно в отрицание сначала «перегибов» советской системы, а затем и самих ее основ. Гласность была традиционным проявлением чисто российского дискурса, когда общество пытается идти вперед с повернутой назад головой. Разоблачение преступлений сталинизма было важно, но важно было предложить и новое общественно-экономическое устройство страны. Разрушительный характер общественных дискуссий стал доминантой, а внятного плана преобразований не возникло до самого конца СССР. И последнее. Миф о том, что Тэтчер, принимая Горбачева, еще когда он был просто секретарем ЦК, «сделала выбор», что якобы через эту фигуру можно будет развалить «империю зла». На деле, для Тэтчер, как и для другого западного лидера той поры, принципиально важно было не столько противостоять СССР или обороняться от него, сколько как-то разговаривать с его лидерами. Геронтократы брежневско-андроповского «посола» были вроде инопланетян. Горбачев, про которого она сказала, что он ей «нравится, с ним можно иметь дело», был похож на нормального человека, а его жена Раиса, как любая «нормальная женщина», во время визита в Лондон отправилась в ювелирный магазин. Разве что, как писала Тэтчер Рейгану, о правах человека Михаил Сергеевич в тот момент (он был в Англии в 1984-м) говорить не умел и не любил. Так что не было никакого «Большого Плана по Развалу СССР» на Западе. СССР казался монолитным и вечным. Никто даже близко не мог предсказать его развала. Ставить такую цель в виде практической задачи было бы пустым фантазерством. Политика сближения с горбачевским СССР стала для Запала такой же импровизацией, как и сама «горбачевщина». Как и «неожиданное» объединение Германии, увенчавшее якобы конец «холодной войны». Накануне объединения Тэтчер говорила Горбачеву, что она — против, так как эта страна уже дважды начинала мировую войну. Впрочем, это уже другая история. Тоже преисполненная несбывшихся иллюзий. Источник: http://www.gazeta.ru/comments/2015/04/23/slovo_na_bukvu_p.shtml

Источник: http://politikus.ru/articles/49331-sssr-kazalsya-vechnym-perestroyka-30-let-spustya.html
Politikus.ru