В конце ХХ в. человечество вступило в период Второго экономического кризиса, переросшего в первый экономический кризис ХХI в. Ножницы между экономическим упадком и раздутыми финансовыми структурами раскрылись до предела. Ежедневный объем физической мировой торговли (12 миллиардов долларов) резко контрастирует с ежедневным объемом спекулятивных финансовых сделок – 400 миллиардов долларов!
Мировая экономика стоит ныне на огромной пирамиде взаимосвязанных долгов – нагромождение финансовых пузырей разорвало реальную связь между экономическими показателями и их номинальными финансовыми значениями. Поток капитала превышает товарный поток в 25 раз… Симптомы разрушения финансовых структур становятся все более наглядными. Известный политолог А.С.Панарин пишет: «Обществу грозит переворот, возвращающий в рабовладельческую эпоху, причем в наихудшем варианте.
Производители финансовых фикций вкупе с дельцами теневой экономики, получающие прибыль, в тысячу раз превышающую традиционную, предпринимательскую, чувствуют себя господами мира сего – новой рабовладельческой аристократией. Они быстро подчиняют себе тех. кто еще связан с различными формами производящей экономики, влачащими жалкое существование. Теневая и фиктивная экономики растят «расу господ», получающих в ходе мошеннических инициатив в сотни раз больше, чем нормальные производители за долгие годы. На глазах меняется и рынок. Он теряет свой массово-демократический характер, становясь монополией богатых и сверхбогатых… «Экономический человек», у которого полностью иссякли морально-религиозные источники активности, нашел в сфере фиктивного капитала адекватный себе мир: прибыль вне производства, богатство вне прилежания и усердия. Парадокс этого экономического человека в том, что он возвращает нас в доэкономическую перераспределительную архаику».1
В сущности мы наблюдаем конец «осевого времени» (К. Ясперс): 2000 лет назад христианство реабилитировало труд и тем перевернуло мир. Сегодня человечество утрачивает это завоевание – производительная экономика вновь превращается в удел рабов и париев, дело изгоев, а хозяева сверхприбыльной теневой экономики чувствуют себя суперменами. Все прочие люди из прежней цивилизационной рамки, связавшие свою жизнь с производительной экономикой, просто доживают и их цивилизованность сохраняется в форме пережитка. Какой же глобальный упадок должна переживать в этих условиях культура! Виртуальная параэкономика, разросшаяся в современном мире как гигантский мыльный пузырь загоняет в дальний угол культуру, подобно тому, как Л. да Винчи в шутку надувал мехами бычий пузырь и тем загонял гостя в угол мастерской.
В свое время номенклатурные экономисты просоветских режимов восточной Европы как попугаи повторяли фразы о непрерывном экономическом росте в соответствии с планом и улучшении уровня жизни – сегодня западные экономисты заразились этой болезнью. Как пишет Г.О.Павловский, США решили не вовремя поиграть в СССР и сформировали феномен «американского совка»2 с заклинаниями в духе сусловского агитпропа и риторики в духе А.А.Громыко, которого именовали «Мистер «Да». Эти экономисты путают экономику с монетарными процессами, однако последние не могут протекать в отрыве от реальной экономики и существенно зависят от нее. Столь деформированный подход к соотношению экономики в политики установился в период «консервативной революции Тэтчер-Рейгана» в начале 80 гг., в результате чего неолиберализм стал неоспариваемой аксиомой. Возникла некая «религия денег и внешнего блеска», как говорил перебежчик из либеральных рядов Ф.Рогатин, бывший главный экономический советник Б.Клинтона и Р.Перро. В рамках этой религии, то есть при помощи разброда финансов, легкости получения кредитов и отказа от регулирования на фоне деградации системы культурных ценностей финансовые маги-экономисты превратили Америку и весь мир в «гигантское казино» – в подобие глобального Монте-Карло.
Известно, что неолиберализм стоит на идеях А.Смита и Д.Локка. Для них экономика – это процесс товарообмена на рынке, формирующий гражданское общество, права человека и равенство как культурный генокод Запада. Равенство понимается как равенство независимых партнеров, каждый из которых может нанести такой же вред другому, как и он первому. Рынок выглядит в этой перспективе как центр мощи экономики в целом. Между тем рынок лишь выявляется и обнаруживает глубинные процессы. Неолиберализм верит в магию рынка и в «алхимию финансов» (Д.Сорос – так и называется его книга). Принцип рынка – «купи дешево, продай втридорога». Механизм ценообразования в рамках спроса и предложения при этом является единственной мотивацией участников этого квазиэкономического процесса. Вопрос о производстве и об источниках человеческих и технологических вложений и поступлений на рынок представляется в этой парадигме излишним и неуместным. Более того, он объявляется неприличным. Учитываются только абстрактные законы игры спроса и предложения: «купи-продай», как говорят с иронией русские. Экономика здесь выглядит как довесок к рынку. Полный отказ от регулирования, приватизация материальной и информационной инфраструктуры экономики – два ведущих тезиса либералов.
Важнейшим фактором, обеспечивающим ведущие позиции либералов в 90 гг., явилось поражение мировой социалистической системы и крах реального социализма. По закону «отрицания отрицания», экономика свободного рынка показалась единственно возможной логической альтернативой системе социализма: на тех же основаниях была отвергнута и регулируемая рыночная экономика. Последняя была приравнена к неолиберальной англо-американской модели капитализма. Вместе с тем, очевидно, что существует фундаментальное различие между неолиберальной моделью и европейской (французской и немецкой), японской моделями, настаивающими на развитии реальной экономики средствами политики регулирования.
Нелибералистские способы организации экономики позволяли достигать значительных успехов в ряде исторически важных ситуаций:
американская система политэкономии (от А.Гамильтона после войны за независимость) через Кэри во времена Гражданской войны, через американскую мобилизационную экономику Второй мировой войны вплоть до экономической политики Д.Ф. Кеннеди,
германская экономическая традиция, идущая от Ф.Листа. Она применялась в период первого мирового экономического кризиса, а также в период реконструкции в первый послевоенный период (политика и реформы Л.Эрхарда),
экономическая политика Французской республики перед Первой мировой войной, экономическая политика возрождения и развития страны при президенте Ш.де Голле и его экономическом советнике Ш.Рюэ (1958-1969 гг.).
Все перечисленные практически реализованные модели характеризуются методом «административного управления» (по-немецки это звучит характерно: Planvolle Entwicklung) экономикой во имя стимулирования научно-технического развития и формирования стратегически важных отраслей народного хозяйства. Планирование здесь означает промышленную политику, стоящую вне политики невмешательства капитализма и вне чрезмерной социалистической регламентации. Для де Голля таков был бы «третий путь» Европы. Модернизация французской реальной экономики в 60 гг. весьма напоминает развитие возрождающейся Германии в 50 гг.
Фундаментальной особенностью неолиберализма является «примитивное накопление», обеспечивающая разрушение производительного потенциала экономики и истощение человеческих ресурсов. Главной проблемой экономики примитивного накопления служит дефицит инвестиций в развитие материальной инфраструктуры: строительство мостов и дорог, производство энергоресурсов, благоустройство городов, машиностроительную промышленность. Примитивное накопление разрушает образование, медицину, культуру, сохраняя редкие островки высоких технологий (в Силиконовой долине, например). В промышленности США сегодня сохраняется самая низкая почасовая заработная плата, низки производительность труда и качество продукции.
Тяжелейшее финансовое положение США и стран западного мира интересует нас исключительно в культурном разрезе: общество, находящееся под «Дамокловым мечом», неспособно к спокойной жизни, оно склонно к прожиганию средств в разросшемся до национальных размеров Лас-Вегасе. Итак, размывание сбережений и опустошение рынков капитала США приводит к необходимости глобального импорта капиталов для финансирования правительственного бюджетного дефицита. Чудовищная спекуляция недвижимостью дала значительный рост средств финансовых институтов и страховых компаний, что привело к росту задолженности частных лиц как следствие затрат на покупку товаров по кредитным карточкам при одновременном сокращении реальных доходов. Рост задолженности промышленного сектора приводит к простой ликвидации производственных мощностей, а разрегулирование финансового сектора основывается на финансовых спекуляциях типа «бросовых облигаций». При этом учащаются пиратские захваты собственности, принудительные слияния, финансируемые через негарантированные кредиты. В результате несбалансированные сделки, глобализация и жестокая конкуренция создают благодатные условия всеобщего кризиса мировой экономики, в которой Запад равен Америке и мировые управленческие решения исходят из США.
Массовые убытки и разорения, столь же массовые увольнения и размывание среднего класса начались в аэрокосмической промышленности и захватили автомобилестроение, химическую промышленность и машиностроение в 90 гг. и, в конечном счете, кризис пришел в высокотехнологические отрасли, такие как производство компьютеров, на котором на рубеже тысячелетий воцарился полный застой. Упавшая покупательная способность привела к эскалации кризиса в торговле, где использование кредитных карточек скрывали падение доходов среднего промышленного рабочего. Рост безработицы означал относительное и абсолютное обнищание слоя маргинализированного населения.
Уже в 1992 г. в докладе Палаты представителей США сообщалось, что один из пяти американских рабочих оставался без работы в один из моментов прошлого года, каждый десятый американец живет на продовольственные карточки, каждый седьмой ребенок США живет на пособие, почти четверть студентов не могут защитить диплом, 37 миллионов человек находятся вне сферы медицинского страхования, а еще 100 миллионов не могут заплатить за медицинские услуги, 33 миллиона американцев функционально неграмотны. Разве это свобода и что это, как не колониальный стиль? Очевидно, что банкротство экономики и политики развитого социализма дало новую и последнюю отсрочку краха экономической политики неолиберализма. В 90 гг. неолиберализм вновь привел к депрессии, однако, неокейнсианское регулирование в этих условиях также становится невозможным ни в США, ни в Западной Европе: МВФ поставил все эти страны под свой неусыпный надзор, но главное - на Западе больше нет возможности провести антициклические, требующие затрат, программы в духе Кейнса. Правящие круги Запада или его финансовый истеблишмент склоняется к стратегии дефляционного аскетизма и неокорпоративизма. Первое означает снижение среднего уровня жизни посредством уменьшения доходов и роста налогов, урезания социальных программ и исчезновения Вэлфэра. Второе означает нечто иное: экономическую политику фашизма в Италии, национал-социалистическую экономическую политику министра Я.Шахта, экономическую политику шведской социал-демократии 30 гг., «новый курс» Рузвельта.
Неокорпоративизм нацелен на выплату долгов и обеспечение целостности общества, то есть на восстановление культурного кода Запада – на идею равенства возможностей. Однако долги Великой депрессии неизмеримо меньше современных «мега-долгов» и даже подключение к экономической политике государственных организаций, профсоюзов и силовых ведомств вряд ли сможет вытянуть Запад из ямы кризиса. Западу сегодня необходима национальная администрация для управления экономикой с конкретной целью национального возрождения. Приходится отказываться от великого фетиша – Демократии. Уже в 1975 г. в отчете Трехсторонней комиссии под заглавием «Кризис демократии» С.П.Хантингтон писал, что демократия – всего лишь одна из форм власти и что во многих ситуациях требования статуса, опыта и таланта отдельной личности будут иметь превосходство перед требованиями демократии как основы власти. Правительству придется требовать от населения необходимые жертвы и приступить к регулированию экономики, что означает падение «священной коровы» капитализма. Это падение означает появление фашизма – диктатуры крупной буржуазии, реализуемой мелкими лавочниками. Есть один выход из ситуации ножниц между фиктивными суммами долга и сокращающимся потенциалом реальной экономики: развитие реальной экономики с помощью государственного кредитования при одновременном замораживании прошлых долгов.
НЕКРАСОВ С.Н.
http://rpr.ur.ru/fil/PostIndustr.doc
© Политучеба. Екатеринбург, 2007.
При полном или частичном использовании
материалов ссылка на http://rpr.ur.ru обязательна.
Комментариев нет:
Отправить комментарий