Богословский Кронштадт

 Сказание о святых местех и чюдотворных иконах и иных чюдных вещех; написано бысть на ведение и на удивление всем Христианом.

С оружием в руках, кому же вы опять —

О, нечестивые! — грозите?

Иль кровью римскою все поры пропитать

Земли родимой вы хотите?

Весь этот пыл — увы! не для того, чтоб в прах

Легли твердыни Карфагена,

Иль чтоб торжественно по улицам в цепях

Прошел бретон — добыча плена,

Не для того — о нет! а только для того,

Чтоб в общем рвении с врагами

Вконец разрушить Рим,

С лица земли его

Стереть своими же руками.

(Из «Ямбов» Горация)

«Безоружных, совершавших церковное служение иноков подвергли неслыханному истязанию - их в продолжение целого часа окатывали в упор из двух шлангов сильнейшей струей холодной горной воды, сбивая с ног, поражая <...> сильнейшими ударами лицо и тело <...> из солдат выбирали охотников "бить монахов" <...> Наконец, полупьяных и осатаневших солдат бросили на безоружных иноков по команде "Бей штыками и прикладами!"

Отметим, что перед нами пример выдачи перед боем чарки, которую в Совдепии называли «наркомовской». Не в 1941 году её начали выдавать!

«Били беспощадно!.. Хватали за волосы и бросали оземь!.. Били на полу и ногами. Сбрасывали по мокрым лестницам с четвертого этажа!.. Было 46 раненых с колотыми, резаными <...> ранами, которых записал судовой врач на "Херсоне" … В ту же ночь, как утверждают очевидцы, было похоронено четверо убитых».

Увы! Это не сволочи красные издевались над чернецами. И даже не махновцы. Это делали православные воины христовы из 6-й роты 50-го Белостокского полка под наблюдением русского консула в Константинополе Шебунина. А руководил и окормлял оную архиепископ Вологодский Никон Рождественский. Вот такие дела происходили в прекрасный день 3 июля 1913 (ДО свержения самодержавия) на святой горе Афон в одной из наиболее почитаемых обителей - в Пантелеимоновом монастыре. И что самое забавное, это случилось вскоре после того, как броненосец «Потёмкин» был благочестия ради переименован в «Святого Пантелеймона».

Возможно, впрочем, что Христос возвел воинов на святую гору, чтобы показать им Славу Божества и дать им знать, что Он - Искупитель Израиля, как думал преподобный Сирин.

И вот столетие ТАКОГО события, наложившего свой отпечаток на весь облик ХХ века, проходит совершенно не замеченным.

«Черти» не сдаются

На полатах же 5 тел лежат»

Из средневекового сочинения

Сражение началось утром. В лучах восходящего солнца чернецы увидели отнюдь не японскую эскадру. К ужасу монахов к обители причаливали военные корабли под российским имперским флагом.... Бойцы выходили "въ оружии", спешно строились, примыкали штыки и разбивались на боевые отделения. На берегу были установлены два пулемёта, которые с непривычки показались насельникам огромными. У страха глаза велики-с. И не сошёл с Небес огонь и не пожрал их!

Еще одно свидетельство:

«Когда все было приготовлено для поливки и к бою, к исповедникам подошел консул Шебунин с всей свитой, и командир "Донца" закричал на исповедников: "Выходите, черти, добровольно; если же не выйдете, то увидите, свиньи, что я с вами сделаю. Вот даю вам полчаса времени"

Но закончить дело миром не удалось. Тогда «на исповедников полилась из двух пожарных рукавов сильного напора холодная вода».

Отметим, что в данном случае мы видим первый случай разгона бунтующих с помощью сильных струй воды. В данном случае – святой воды, которой, как и прочей благодати, на Афоне избыток. Впоследствии этот способ окропления для изгнания беса недовольства, изобретённый россиянами, был, как водится, усовершенствован за границей и вернулся к нам под названием «водомёта».

Верные присяге, православные воины «лили долго и усердно целый час 5 минут, но иноки, защищая свои лица святыми иконами и крестами, продолжали стоять неподвижно, хотя и тряслись от холода всем телом; при этом непрестанно взывали ко Господу: "Господе Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! Пресвятая Богородица, спаси нас! Святый великомучениче Пантелеймоне, моли Бога о нас! Святый архистратиже Михаиле, моли Бога о нас! Вси святии, молите Бога о нас!"

Всё это происходило в храме перед иконой Божьей Матери...

Молились строем – не помогло!

А ведь господу было оставить пустынников сухими, а промочивших глотку воинов промочить - раз плюнуть. И теперь нынешним насельникам было бы сподручнее брать оплату за отмаливание грехов на Афоне.

«Увидев, что исповедники, с помощью Божией, терпеливо переносят холодное обливание», - Господу оказалось не благоугодно подать в пожарные рукава хотя бы водичку потеплее - «солдаты взяли железные багры, крючки, кочерги и подобные им орудия и» - в духе гонителей первых веков христианства – «стали ими разбивать, вырывая из рук исповедников, святые иконы, кресты и царские портреты и, бросая их в грязь и воду, топтали ногами, затем стали этими же орудиями хватать иноков за голову, шею, ноги, одежду, валить их в ту же грязную воду и тем же способом тащить к себе, для отправки на пароход. Не довольствуясь этим, солдаты, под командой штабс-капитана Мунзова, пустили в дело приклады и даже штыки».

Таким образом, прикладом по лику получили не только насельники, но и Пречистая Приснодева, Спаситель, великомученик Пантелеймон и архистратиг небесного воинства Михаил. С этого и начались бесчинства нижних чинов по отношению к начсоставу. И не раздался Глас с Нъбеси, от которого может побледнеть даже московский ОМОН: «Се обитель моя возлюбленная!»

Тут самое время Князю Тьмы спросить в духе Тараса Бульбы: «Ну, что, сынки, помогли вам ваши молитвы?» Небось, как и 9 января, надеялись, что в святые образа стрелять не станут.

Но служивых можно понять: кто позорно проиграл русско-японскую войну? Священники и чернецы: они плохо молились и не сумели упросить Бога обеспечить победу российским войскам. Возможно также, что обитель взяли приступом просто ради обучения войск. Такое проделал в своё время и сам Суворов.

Взлёт и падение

В этом восшествии на гору была радость пророкам

Преподобный Сирин

Приведем также свидетельство иеросхимонаха Николая (Иванова), подробно описавшего то, что происходило с ним во время побоища:

«Я в полном монашеском облачении и в епитрахили, с иконой Божией Матери в руках, во время ужасной поливки стоял впереди. Когда всех измочили, многих сбили с ног, и они в одежде с иконами и крестами лежали на полу в воде, тогда набросились на меня два офицера 50-го Белостокского полка, один по фамилии Мунзов, а другой неизвестен, которые моею епитрахилью чуть было не задушили меня. Они, сорвав с меня епитрахиль, рясу, схиму, их бросили на пол в воду и топтались по ним. Затем вырвали у меня из рук икону Божией Матери и ею два раза сильно ударили меня по голове, потом стали бить меня иконою же по всему телу, я упал на пол в воду, они и лежащего меня продолжали бить и, бив до полусмерти, бросили на пол в воду и самую св. икону Божией Матери, разбивая ее на мелкие части, топтались по ней ногами».

Разве что только песенку комсомольцев-безбожников 20-х годов не пели:

Брось, мамаша, бить поклоны на поповское старьё!

Для попа оно икона, а для нас утильсырьё!

И вы хотите, чтобы после ТАКОГО Всевышний не наслал на Россию большевиков?

«А солдаты, тут бывшие, били меня прикладами и ногами; а потом те же два офицера и еще два солдата, приподняв меня кверху, сильно ударили меня о каменный пол, я лишился чувств. Не могу определить времени моего бесчувствия. Когда же я стал приходить в чувство и, открыв глаза, стал ощущать сильную боль тела от побоев, и так как я лежал в коридоре в поперек, то по мне солдаты топтались ногами и через меня таскали в просфорную мертвых - убитых монахов (я заметил только двух)».

Как труп в пустыне я лежал,

И Божий Глас ко мне воззвал…

Воззвание происходило следующим образом: «Затем один солдат, схватив меня за ногу, потащил меня по полу к просфорне, где складывали убитых монахов; дотащив меня до просфорни, солдат, заметив, что я жив, бросил мою ногу и спросил меня: "Батюшка, ты живой?" Я ответил: "Живой!". "Так вставай",- сказал мне солдат. "Не могу",- ответил я. В это время подошел другой солдат, они вдвоем приподняли меня и, поставив на ноги, сказали» (в переводе с матерного на церковнославянский): "Восстань и гряди". Но я не мог сам идти. Тогда они начали ругать меня скверными словами».

Опять заблуждение первобытных времён, что, если человека обложить матом, словно чрезвычайным налогом, он сумеет что-то сделать лучше. С этими «скверными словами», которые являются ни чем иным, как молитвой язычника, русская церковь боролась тысячу лет. Но, к сожалению, без них никак нельзя. Особенно на военной службе. В 1771 году сам Суворов писал: "...сих мужиков в солдатском платье учили у меня неким молитвам». И вот языческие молитвы зазвучали в оплоте православия. Впрочем, в силу языческой молитвы тоже верили не очень чтобы. Да и Глас Свыше не сделал замечание о недопустимости поминания перед образами Божьей Матери какой-либо другой матери: «Ты в Божьем Храме не матерись, паскуда, а то как перуном промеж ушей въ…!»

«И в то время один солдат сильно ударил меня прикладом ружья в плечи, я снова упал и лежал на полу без чувств».

Поэтому чернец не сумел испытать радость полёта, когда его сбросили вниз.

Вот с этого балкона 4 этажа сбрасывали монахов в полном облачении по лестнице до первого этажа, где били и волокли на пристань. Топить, как морячков из большевицкой ленты «Мы из Кронштадта», правда, не стали: не пришло ещё время.

Не с этого ли сбрасывания начались попытки сбросить РПЦ с корабля истории?

«Когда же стал приходить в чувство, я оказался сброшенным уже внизу во дворе, около библиотеки. Опомнившись немного, я с трудом поднялся на ноги и, неоднократно падавши, оттуда вышел сам, дошел до переплетни и там, облокотившись о стол, отдыхал, дабы прийти более в чувство. В это время увидел меня монах Моисей (игуменский повар), возмущавший солдат на избиение монахов; у него была через плечо шашка офицера Мунзова. Монах Моисей, ругая меня скверными словами», - странно, но в некоторых случаях церковно-славянский язык оказывается слаб и немощен, и даже знание Святого Писания не помогает его усилить без помощи слов, которые принято употреблять не столько в стенах храма божьего, сколько на стенах общественных уборных, – «подбежал ко мне, вынув из ножен шашку, и ею хотел меня зарубить, но подоспевший солдат, удержав руку убийцы, оттолкнул его с криком: "Не смей это делать", и спас меня от смерти».

Рубить пленных и безоружных – вообще крайне благочестиво, но особенно богоугодно это делать в стенах оплота православия и основы нравственности, приговаривая: «Не убий!» Что ж, и такое бывает. Одних в сабельный поход водит молодость и политическая незрелость, других зрелость и православная вера. «И того ради отврещися им царствия божия».

«Этот солдат взял меня под руку и повел к другим солдатам, стоявшим в два ряда около храма святителя Митрофана (в переводе с греческого "Имеющий славную мать"; которую все присутствовавшие воины не уставали поминать), и, передав им меня, сказал: "Отведите его на низ". (Позднее данное выражение несколько изменилось: «Выведите его в расход»).

«Два солдата взяли меня под руки, повели вниз по лестнице к храму Успения Божией Матери». Здесь священноначальник сам едва не успел, ибо «на половине лестницы оба солдата ударили меня прикладами и толкнули вниз, где, сильно ударившись о каменную мостовую, лежал без чувств - не знаю, сколько время. Когда же несли меня четыре солдата из обители, то около святых ворот я мог открыть глаза и увидел стоявшего там консула Шебунина, который говорил солдатам: "Несите его, чёрта, на пристань и отправьте на пароход «Херсон". («И принесен в жертву, яко всесожжение благоприятно, Господеви своему, послужив Тому в преподобии и правде»).

Представьте себе, как было бы здорово, если бы расступилась вода морская и, как древле, во времена фараонов, пароход «Херсон» упал на дно морское. А потом воды снова сомкнулись бы. Тогда многие из оставшихся в живых уверовали бы!

Кстати, из того, что батюшку несли в последний путь четверо здоровенных солдат, привыкших к перетаскиванию тяжестей, следует: он был человеком весьма упитанным.

Как описывают в своих показаниях имяславцы, "монастырь превратился в поле сражения: коридоры были окровавлены, по всему двору видна была кровь, смешанная с водою; в некоторых местах выстланного камнями двора стояли целые лужи крови". Устроили мочилово во всех отношениях. Но рать небесная в нём участи не принимала, Матерь Божья не лила кипяток и кипящую смолу на головы нечестивцев, появляясь в таком ужасном облике, что даже привыкшие к услугам женщин определённой разновидности воины, мгновенно протрезвев, бегут без оглядки. Что лишний раз подтверждает достоверность преданий о чудесах, совершённых образами и святыми.

Странно, однако! В восставшем Ватапедском монастыре доныне хранятся трусы (пояс) Богородицы. Их даже в Россию на поклонение привозили. Поясу приписывают многие чудеса исцеления, он защитил многократно греков от мора и язвы. Почему этот предмет женской одежды, хранящейся в мужском монастыре у монахов-фетишистов, которые не допускают к себе в обитель даже животных женского пола, не помог самим исповедникам, непонятно.

Сам Никон (В переводе с греческого - "Побеждающий" ) благоразумно остался на "Донце", предоставляя почетную миссию "водворения церковного мира" представителям государственной власти. Ведь и сам Спаситель говорил: «Не мир принёс я, но меч».

Где погребли убитых, выяснить не удалось, но, возможно, за несколько лет до того, как их начали хоронить в степи под Херсоном, где высокие травы, тела зашитых по морскому обычаю в парусину насельников выбросили в море. В морях под «Херсоном» тоже, знаете ли, травы хватает.

Открытым остаётся вопрос, причисляют ли их ныне к сонму новомучеников и исповедников земли Русской? Но в любом случае у христиан более всего почитаются единоверцы, ставшие мучениками с помощью братьев по вере. «Немало Русь уж выслала Сынов своих, отмеченных Печатью дара божьего. На честные пути, Немало их оплакала». Обретения их мощей мы вряд ли дождёмся. «И оттоле над морем же святый Никола в теле лежит».

Как брат восстал на брата?

На холмах Грузии лежит ночная мгла.

Пушкин

Из-за чего же совершались такие зверства? Так пустынножители уклонились от генеральной линии церкви на путь старца Десидерия, учение которого было изложено в книге схимонаха Иллариона «На горах Кавказа», появившейся в 1907 году. Как и положено праведникам, в молодости он был Великим Грешником:

«Из дальнейшего рассказа старца Десидерия (в переводе с греческого Вожделенный) выясняется, что в молодости он учился в духовной семинарии, но, как и многие его современники (годы его учебы должны были приходиться на середину XIX века), в результате обучения не только не приблизился к Церкви, но, напротив, совершенно отошел от религиозной жизни: «не верил в Бога, отрицал Его бытие, смеялся над Евангелием, попирал всякую святыню; в церковь не ходил, святых Христовых Тайн не приобщался, а если же когда сие последнее и исполнял по принуждению семинарского начальства, то кощунственно, ругательно и посмеятельно; пьянствовал, буйствовал и не-удержанно творил всякие гнусные и студные дела». Вот из таких-то грешных семинаристов и получаются наиболее почитаемые Праведники и Отцы Церкви.

Выпускника духовной семинарии ждала участь Чернышевского или Добролюбова: «Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь». Куда бы он непременно попал, если бы не тяжелая, не поддававшаяся лечению болезнь, которая надолго приковала его к постели. Господь спас беднягу от пути Добролюбова. Лежа на одре болезни, кощунник пересмотрел свою жизнь и вернулся к Богу; по выздоровлении, «промедлив» еще два года в миру, на двадцать третьем году жизни поступил в монастырь, потом двадцать лет скрывался и подвизался, бедствуя в пустыне (бомжевал, подобно Христу, проще говоря), воистину обрел Христа, и, от беса пострекаем, на конце дней решился сообщить благодатные плоды своего молитвенного подвига собратьям и сподвижникам во Христе, создав душепагубное учение!

После появления книги русское монашество на Афоне разделяется на две партии - противников и сторонников почитания имени Божия: первые получают от вторых кличку "имяборцев", вторые называют первых "имябожниками". Сами почитатели имени Божия называют себя "имяславцами". Споры постепенно приобретают все более ожесточенный характер. Имяславцев обвиняют также в том, что "у них четыре Бога: Бог Отец, Сын и Святой Дух, а четвертый - имя Иисус". По свидетельствам имяславцев, некоторые их противники писали на камне имя "Иисус", бросали камень на землю и топтали Имя Божье ногами; другие писали Имя Божие на бумажке, клали в карман и говорили: "Бог Иисус в кармане". Хорошо хоть не использовали бумажку как-то иначе.

Чтобы доказать, что имя "Иисус" является простым человеческим именем, не заслуживающим поклонения, противники имяславия говорили "Я с вашим Иисусом был в кабаке", имея в виду некоего монаха Иисуса, жившего на Капсале и лежавшего некоторое время в больнице Пантелеимоной обители. (Это ж надо до такой степени злоупотребить горячительными напитками по кабакам, что загреметь в больницу!)

ДВА В ОДНОМ

. «История нашей публицистики не зависела от

возмущения народных масс остатками

крепостнического гнета?» Ленин (т. 16, стр. 108).

Возражения вызвало учение о. Илариона (Иллариона) (от ἱλαρός - "Веселый, Радостный") об имени Божием: "Имя Божие есть Сам Бог". Главным противником стал иеромонах Алексий (Киреевский), происходивший из богатой дворянской семьи Орловской губернии, племянник известных славянофилов братьев Киреевских, в прошлом учившийся в университете и духовной академии. Другой критик книги, инок Хрисанф (в переводе с греческого – Златоцветен; скромнее надо быть, господа!), также относился к числу образованных иноков; злые языки утверждали, что до прибытия на Афон он "принадлежал к партии нигилистов", за что якобы был изгнан из России.

В богословский спор ввязались даже находившиеся "на безмолвии". Они-то как раз и стали самыми горластыми «горланами, главарями» и обвинили несогласного с ними начальника в ереси, перестали брать у него благословение и отказывались сослужить с ним на Божественной Литургии и вообще на одном гектаре. Иеромонах Алексий в ответ называл их "лапотниками", намекая на их крестьянское происхождение и отсутствие у них богословского образования. Таким образом, богословский спор быстро перерос в прю между барами и мужиками.

Таким образом, перед нами весьма забавный пример к мысли Ленина: «Есть две нации в каждой современной нации — скажем мы всем национал-социалам. Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская

культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, — но есть также великорусская культура,

характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова. Есть такие же две культуры в

украинстве, как и в Германии, Франции, Англии, у евреев и т. д.» (т. 20, стр. 16). В святых обителях ещё более святой горы тоже оказалось два народа за одним забором.

Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?

Он вышней волею небес

Рожден в оковах службы царской;

Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,

А здесь он — офицер гусарской.

А. С. Пушкин, «К портрету Чаадаева»

Ответить на книгу было приказано чернецу Андреевского скита Антонию (Булатовичу). Первый приказ отправиться на Дальний Восток подавлять восстание в Китае был отдан Булатовичу лично Николаем Вторым, а этот, судя по признаниям самого Булатовича, непосредственно Всевышним. О. Антоний, жизнь которого полна крутых поворотов и приключений, дворянин, сын генерал-майора, в прошлом отважный гусар и известный путешественник по Эфиопии (Абиссинии), изложил вопрос в книге "Моя борьба с имяборцами". Время такое борцовское было, боевое: Гитлер тоже издал книгу «Моя борьба», но позднее.

Изучение вопроса закончилось тем, что бывший гусар, подавлявший восстание китайцев, сам возглавил бунт против законных властей, считающих, что имя Иисус «аки бы не предвечно, прежде зачатия вдано Богу, но лишь не столь давно наречено ангелом». Ставшим, таким образом, крёстным отцом Бога-Сына. Воистину, чудны дела твои, Господи!

Схимонах Иларион развивает учение о связи между именем предмета и самим предметом. Используется пример стакана: "Назовите его другим именем, он уже не будет стаканом".

Против такого зауженного толкования резко возражал Ленин: «Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья. Но стакан имеет не только эти два свойства или качества или стороны, а бесконечное количество других свойств, качеств, сторон, взаимоотношений». Стакан, добавим от себя, так же неисчерпаем, как и атом. Да и вообще, «для материалиста, — утверждал Ленин, — мир богаче, живее, разнообразнее, чем он кажется, ибо каждый шаг развития науки открывает в нем новые стороны» (т. 14, стр. 115—116).

Догмат о присутствии Христа в священном имени "Иисус" познается, по мнению Илариона, не разумом, но внутренним сердечным чувством: "Чтобы ощутить присутствие Сына Божия в Его пресвятейшем имени "Иисус Христос", для этого требуются не умственные доказательства, а внутренний опыт, духовная жизнь и, главное, - вера".

Вот уж уел, так уел! В самую точку попал! Веры у священноначальничков-то и нет.

Начались открытые и подмётные письма, взаимные жалобы вышестоящему начальству (к богу обратиться так и не догадались); Темже вопием ти: "имяборцы" обвинялись в приверженности учению "еретика Фаррара" и графа Л. Н. Толстого (!) Архиепископ Антоний (Храповицкий) посылает на Афон письма, в которых называет имяславцев "озорниками" и выражает скорбь по поводу усиления "шайки сумасшедших, предводимых честолюбивым гусаром". Архиепископ высказывает мнение о необходимости "привести три роты солдат и заковать нахалов", а "Булатовичей всех прогонять и лишать монашества" ".

В начале года по приказу консула Щербины началась блокада имяславцев Андреевского скита, продолжавшаяся в течение пяти месяцев: им перестали доставлять почту, продовольствие, денежные переводы.

А начальство с высоты занимаемых должностей призывало "революционный комитет" и его противников прекратить этот занимательный спор славян между собой: "оставить душепагубные пререкания между собою и спор о сладчайшем и спасительном Имени Господа нашего Иисуса Христа". Патриарх Константинопольский направляет на Афон послание, запрещающее чтение книги "На горах Кавказа": «Никому не дозволено новшествовать и новые выражения употреблять». («Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог»).

В течение месяца архиепископ Никон "вёл переговоры" с имяславцами и пытался заставить их поменять свои убеждения добровольно, но потерпел неудачу.

Надо откровенно признать, что со времён Великого Крещения Руси, проводившегося, как водится, не совсем добровольно, церковное начальство всегда терпело неудачи в деле добровольности и убеждений, если не могло бросить на их воплощение роту-другую.

Зато священноначальник выяснил, что среди 1700 российских монахов 661 записали себя имяборцами, 517 — имяславцами, 360 уклонились от переписи, а остальные записались в разряд «ни Богу свечка, ни Чёрту кочерга». Как видим, не все приняли участие в восстании, чтобы стать за казённый счёт мучениками, предпочитая нейтралитет распинанию. Упустили такую возможность уподобиться ЕМУ!

Затем споры переносятся в Россию, на страницы церковных и светских изданий. (Мало нам споров большевиков с меньшевиками, добавилась ещё и скитами вздыбленная Русь!) В газете "Колокол" (не путать с Герценом – это был праведный колокол) появляется предложение книгу суемудрствующегого отшельника сжечь. «Бывают такие литературные выступления, все значение которых состоит в их геростратовском характере». Ленин. (т. 17, стр. 39). В частности, Бердяев написал заметку, которая называется весьма красноречиво: «Гасители духа». Другие соглашательствовали. о. Павел Флоренский: «Имя Божие есть Бог; но Бог не есть имя». Святитель Феофан Полтавский: «Бог — везде; и, конечно, Он находится и в Своём имени».

Хлысты и хлыщи

Архиепископ Антоний (Храповицкий) «разразился площадной бранью, бранью - достойной извозчика, а не князя церкви» (Бердяев), в которой сравнил имяславие с хлыстовством: «На Афоне продолжаются распри по поводу книги впавшего в прелесть схимонаха Илариона "На горах Кавказа", весьма сходной с хлыстовщиной, которая, как пожар, захватывает всю Россию. Сущность этой хлыстовской прелести заключается в том, что какого-нибудь мужика, хитрого и чувственного, назовут воплотившимся Христом и какую-нибудь скверную бабу Богородицей, и им поклоняются, вместо Бога, а затем предаются свальному греху».

Отчасти архиепископ прав: с той поры много появлялось на Руси богородиц и Христов, а свальный грех стал просто отличительным признаком некоторых изданий. С другой стороны, тысячу лет РПЦ навязывала народу чуждые имена, которыми назывались не только люди, но и улицы, площади, города и веси. Теперь оказывается, что это не ведёт к богоугодному поведению.

«Кажется, надо прежде с ума сойти, чтобы признать в этих преступных личностях Бога и Святых, но вот к их услугам теперь книга о. Илариона: если эти беспутные мужики и бабы носят имя Иисус, Богородица, Архангел, значит они и суть таковые небожители, сошедшие на землю, чтобы дурачить и обирать честной народ».

А дурачить и обирать честной народ имеют право делать только представители РПЦ.

Ответом послужила статья о. Антония (Булатовича) "Новое бесословие имяборцев", в которой именно учение противников имяславия толкуется как подпадающее под анафемы Константинопольских соборов середины XIV века против Варлаама Калабрийского. В частности, в 3-й анафеме против Варлаама говорится: "Анафема тем, кто принимает, что всякая физическая возможность и энергия Божества есть создание". Когда коту делать нечего, он находит себе занятие. Когда нечего делать пустынножителям и исповедникам, они начинают спорить о возможностях божества.

Как и положено, в конце концов спор перешёл на личности, в том числе схимонаха Илариона, которого некий «Афонец» называет "выскочкой" и обвиняет в пьянстве и женолюбии: о последнем якобы свидетельствует тот факт, что о. Иларион создал на Кавказе обитель "черничек" (т. е. женский монастырь). Опять неувязочка: слово Афон переводится, как Независтливый, а посему человеку, взявшему себе кликуху «Афонец», грех завидовать более удачливому по женской части собрату.

В ответ на эти нападки о. Антоний (Булатович) пишет примерно то же, что Ленин сказал одному молодому ниспровергателю Чернышевского: «Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло».

Закончив книгу, о. Антоний подпольно размножает её на гектографе в количестве 75 оттисков. В этом ему помогает Павел Григорович, бывший штаб-ротмистр Переяславского драгунского полка. (Ах, господин штаб-ротмистр! Что ж Вы оборону обители-то наладить толком не сумели!!)

Тем не менее, мы видим, как «...просыпается мысль и разум миллионов забитых людей, просыпается не для чтения только книжек, а для дела, живого, человеческого дела, для исторического творчества» (т. 10, стр. 228).

В конце концов, игумен Иероним (в переводе с древнегреческого - Святое Имя) посылает за о. Антонием; тот приходит. Игумен принимает о. Антония "необыкновенно сурово" и укоряет за "дерзость возражать архиепископу Антонию, доктору богословия и первостепенному российскому иерарху". Не по чину рассуждать посмел!

А один из чернецов «открыл апологию и показал мне текст: "Глаголы яже Аз глаголах вам Дух и Живот суть", и спросил, по какому праву написал я эти слова с большой буквы, когда в Евангелии они стоят с маленькой?» Ничего умнее первостепенные иерархи и доктора богословия придумать не смогли. Между прочим, в славящейся своим смирением христианской церкви убивали за меньшее.

Но тогда я сказал: "Ваше Высокопреподобие, я отселе больше не ваш послушник, а вы не мой игумен, и прошу вас отпустить меня на все четыре стороны". Это заявление вывело игумена окончательно из себя и он разразился бранными словами: "свинья" и т. п. Ну, не может обойтись без матерных выражений истинно верующий человек на руководящей должности! Даже если он руководит святой обителью. В этом и заключается христианское смирение.

Какими они были?

Зачем идти вам брат на брата?

Пушкин

"Что же теперь нам делать?" - спросил о. Антоний (Булатович). "Выгоним Иеронима - и больше ничего", - ответил соборный старец о. Сергий ("Высокочтимый" в переводе с латинского). Таким образом, Высокочтимый – вот что гордыня-то делает - решился выгнать Святое Имя. Грех-то какой!

Имяславцы во главе с отшельником Булатовичем тотчас направились в покои игумена Иеронима и потребовали от него немедленно отряхнуть прах скита с ног его. Игумен упёрся. Тогда имяславцы по команде Булатовича пошли "в атаку":

Сам Булатович вспоминает об этом так: «Итак, "во имя Отца и Сына и Святаго Духа - ура!" - и я сделал движение по направлению к игуменскому столу, но в тот же момент был окружен имяборцами, причем два атлета, о. Иаков (Пята в переводе с древнееврейского) и о. Досифей (Богоданный), схватили меня обеими руками за шею, один спереди, другой сзади, и начали душить. О. Иероним в это же мгновение протянулся через стол и нанес мне сильный удар кулаком в левое плечо. Братия-исповедники сначала опешили и не поддержали меня, но потом, увидев, что я окружен и что меня душат, бросились выручать и стали наносить удары Пяте и Богоданному и наконец пересилили и, освободив меня из их рук, потащили их из игуменской кельи. На других иеронимовцев мое "ура" произвело ошеломляющее впечатление. Некоторые <...> как бы остолбенели, другие <...> бросились к окнам и стали разбивать их, чтобы выброситься в окно, до чего не допустила братия Глава же имяборцев продолжал восседать на своем игуменском кресле, окруженный еще не малым числом сторонников. И снова я пошел на "ура", и снова был встречен ударами»,

Швед, русский — колет, рубит, режет.

Бой барабанный, клики, скрежет,

Гром пушек, топот, ржанье, стон,

И смерть и ад со всех сторон.

«Наконец, когда ряды имяборцев значительно опустели, тогда один из братии, инок Марк (от лат. Marcus – Молоток; чёрт побери, мы где находимся, в обители или на малине?), подошел к о. Иерониму и – вместо того, чтобы, как пристало Молотку, дать в глаз - сказал: "Что же вы, батюшка, до сих пор сидите? Зачем противитесь братии? Идите же наконец из кельи. Мы вас и пальцем не тронем". О. Иероним послушался и вышел <...> Но о. Клименту (Милостивому – лат) не удалось пройти неприкосновенным, хотя и он вышел вместе с о. Иеронимом, ибо его хулы против Имени Господня были чересчур велики, и поэтому ему досталось». Проще говоря, били Милостивого немилостиво.

Булатович, ты для этого золотые погоны снимал?

Было бы несправедливо не дать высказаться и противоположной стороне. Игумен Иероним в своем описании событий, происходивших в Андреевском скиту, приводит некоторые дополнительные подробности:

«[Булатович] явился ко мне и стал к столу, за которым я сидел, не произнося ни слова, ожидая, когда войдут единомышленные ему из братии. Когда же вошло достаточное число их, он произнес молитву: "Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа", и, изобразив на себе крестное знамение, обратился ко мне с требованием о добровольной сдаче управления скитом и удалении из оного».

Немного попрепирались.

«В это время он, поддерживаемый кричавшими, вскочил на стол, предварительно крикнув: "Ура! Берите!" - причем хотел схватить меня, но его удержали. После этого бывшие с ним бросились избивать находившихся при мне отцов, единодушных со мною. Меня не били и вывели за порту из скита, предварительно обыскав меня. От страха трое из отцов выскочили из окна из второго этажа и разбили себе ноги; других же, избитых и израненных до крови, в одних подрясниках и без шапок выбросили также за порту из скита, - из которых, кроме меня, 3 иеромонаха, 1 иеродиакон и 12 монахов. У нескольких братии, запершихся от страха в своих кельях, взломали двери и избили их до беспамятства». Чтобы помнили, как правильно почитать Имя Божье.

Конечно, это не взятие Зимнего, - да и «Аврора» не стреляла, - но тоже впечатляет, лишний раз подтверждая мысль Ленина, что ни одно начальство не «упадет», если его не «уронят».

Для полноты картины приведем еще одно свидетельство - монаха Николая (Протопопова), очевидца и участника сражения в Андреевском скиту.

«Отец Антоний (в переводе с греческого – Вступающий в Бой) вскочил на стол для того, чтобы его не задавили, так как он из себя малосильный и небольшого росту. Первым долгом о. Гавриил и иеромонах Иаков ухватили о. Антония за горло и начали душить, так как его считали всему делу головой, сильным в деле и на словах. Им хотелось его убить и этим погасить все дело».

Как видим, не сегодня возникла мысль: нет человека – нет дела.

«Но их попытки оказались тщетными. Гавриилу дали одну "столбуху", и он онемел, выпустил о. Антония. На Иакова бросился о. Афанасий (В переводе с древнегреческого — «Бессмертный») и, вцепившись в бороду, оттащил от о. Антония, и последний стал невредим».

Когда будет написана картина этого богословского сражения по типу Бородинской панорамы, хотелось бы видеть на ней и оттаскивание Бессмертным Пяты от Вступающего в Бой.

То, что отец Антоний остался невредим, несомненно, Промысел Божий, но, с другой стороны, имя Гавриил переводится с древнееврейского, как Человек Божий. Что же получается, дали «столбуху» Человеку Божьему?

С другой стороны, кто знает, что такое «столбуха»? Ясно, что это какой-то приём русского православного рукопашного боя. Сколько ещё мы будем изучать приёмы монастыря Шаолинь, забывая своё, родное!

«И грянул бой, Полтавский бой!»

Да, были люди в наше время.

Лермонтов

«В это время братия исполнилась непомерного гнева и бросилась на "ура". Был великий бой с обеих сторон. Сперва кулаками, а потом один другого давай таскать за волосы. Это было чудное зрелище. Внизу руки, ноги, туловища, а вверху виднелась одна шерсть (то есть волоса)».

И креслам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

«И начали вытаскивать (иеронимовцев) из этой кучи по одному человеку в коридор, где братия стояла в две шеренги, получая добычу и провожая (иеронимовцев) кого за волосы, кого под бока и с приговором, кого за что бьют, чтобы он знал. Таким образом провожали до лестницы, а по лестнице спускали, кто как угодил: одни шли вниз головой, другие спускались ногами книзу, а затылком считали ступеньки... Провожали их до самой соборной площадки, а там с честью брали под руки и выводили за Порту (ворота)».

Всё вышеизложенное подтверждает правоту древнекитайской мудрости: для самых лучших речей не нужны слова. Достаточно двинуть в глаз.

Кто осмелится утверждать, что это не благочестиво? Вот что нужно изучать нашей молодёжи вместо – истинно православный человек сказал бы «заместо» - большевизированных совковых учебников! Вот они, подлинные страсти Христовы! Это вам не жалкий съезд РСДРП!

«Монах Николай (певчий) бросился в окно, на мраморную площадку, но его на лету подхватила стоявшая внизу братия и не дала разбиться насмерть. Иеромонах Меркурий (Купледеющий, бог воров и торговцев), руководимый своим именем, тоже хотел сигануть в окно, но его удержал о. Сосипатр-старший, - недаром это имя переводится, как Спасший отца! - говоря:

- Надо пройти через двери. Жди очереди...

В это время подбежал о. Сосипатр-младший и сказал Купледеющему:

- Не скорби, иди-ка сюда.

И ухватил его за волосы, но вытащить в коридор не мог, так как волоса оказались прикреплены слабо и остались в руках о. Сосипатра. Тогда Меркурия подхватили за шиворот и высадили в дверь <...>

Чудно провожали о. Павлина - (Оскудевшее Точило), соборного старца, взявшего себе какое-то имя краснокожих Нового Света; - он недели за две перед этим сочинил таксу, сколько полагается каждому (уходящему) монаху: одна ряска, один подрясник, две пары белья, пара сапог, пятьдесят рублей денег на дорогу, а тем, которые прожили в скиту тридцать-сорок лет, сто рублей.

Когда очередь дошла до Оскудевшего Точила, о. Сосипатр крикнул:

- Иди-ка сюда, дадим тебе на дорогу пятьдесят рублей и две пары белья!

С этими словами Сосипатр бросился к Павлину на "ура", ухватил его за бороду, но борода слабо была приращена».

Это, кстати, не первый случай, когда борода оказывается столь же некрепкой, как и богословские убеждения.

«Потом потащили его за дверь, а там, в коридоре пошла награда... Били с приговоркою, кто за сапоги, кто за белье, кто за подрясничек. Протащили его взад и вперед с остановкой. Каждому брату хотелось положить клеймо за его "благодеяния", которые готовил он братии <...>

И получил о. Павлин очеса сини, браду малу и редку, ноги хромы». За свою скупость.

Подумаешь – ноги переломали! И только. В пылу богословских споров бывало и не такое.

«Дошла очередь до бывшего игумена Иеронима и его келейника Климента. У первого отобрали ключи, взяли под руки и с честию стали выводить из покоев. Климент хотел укрыться под игуменской ряской, но когда вышли в коридор, Климента вытащили из-под рясы и утешались над ним все, кто хотел, как над главным виновником всего дела. На прощание он получил синие очеса и боковые награды.

<...> Когда игумен о. Иероним пошел с лестницы, к нему подбежал о. Сосипатр, вскричал: "Стой, м..." и начал обыскивать. При нем ничего не оказалось <...> Когда о. Иероним вышел за Порту, то сделал три метанья (поклона) земных Божией Матери». Очевидно, в знак благодарности за спасение.

М…у предлагали келью за скитом, келейника и все довольство, но Святое Имя ответил в духе Радищева: «Уйду я лучше от вас, звери, а заветы мои пребудут до лучших дней».

«После проводов о. Иеронима был составлен летучий отряд, который, никем не напутствуемый, сам пошел на добычу, начиная от Петровской церкви. Во-первых, прикоснулись к дверям о. Амона». (Имя верховного языческого бога Египта – самое подходящее для православного отшельника). «Двери были на замке и на три задвижки. Но они отворились сами собой. Амон, видя это, бросился в окно со второго этажа, где снаружи стояла и смотрела вся Карея (население греческого городка). Пошли дальше и прикоснулись к дверям о. Михаила. Келья оказалась порожняя: птичка вылетела... В келье о. Мартирия (Мучимый) тоже пустота». Мучимому помучиться не удалось. «Знать, они провидели погром. Оказалось, они ушли в больницу и там сидели под замком. Спаслись». От по Бозе ревностных чад

«После этой катастрофы со многими старцами был бред: думали, что все еще продолжается... Кто чувствовал себя виноватым, те хоронились, кто под крышу, кто под лестницы. Некоторые залезли в Амосовские печки, куда кладется уголь». Праведники пытаются спрятаться от попадания из этой Юдоли Слёз в Царствие Нъбесное только что не в пекле. Вечного блаженства испугались?

Действо разворачивалось в духе первых Вселенских Соборов, когда святые отцы еще только начинали отрывать друг другу бороды и выбивать зубы, глаза, ломать рёбра.

Начинаешь понимать, почему Александр Македонский приказал своим воинам сбрить бороды, не дожидаясь, пока их оторвут.

По приказу губернатора Афона в скит явилась для усмирения бунта рота греческих воинов, которая заняла все ворота скита, чтобы предотвратить выбрасывание в них духовенства.

В марте на Афон по поручению российского посла в Константинополе Μ. Η. Гирса прибыл действительный статский советник П. Б. Мансуров. Мансуров посетил Андреевский скит, где его как "царского посланника" встретили колокольным звоном. Впоследствии Мансуров вспоминал о своем посещении Андреевского скита:

«К моему приезду на Афон противники Антония (Булатовича) были уже изгнаны из скита, причем поломано было порядочно ребер (впрочем, последнее обстоятельство случается на Афоне нередко и на это там много внимания не обращают)».

В ходе богословского спора были сломаны рёбра. Всего-навсего. Бывали и более тяжёлые последствия. А каких особо утонченных манер вы ждёте от отшельников? Они же ничего кроме Священного Писания не читали.

«Скит встретил меня в большом возбуждении, готовились вступить со мною в богословский диспут; но я отказался, указав им, что я не богослов».

Не пожелал столичный человек размяться, пожертвовать ребра свои на дело укрепления веры!

Кто кого?

Столкновения между имяславцами и их противниками продолжались. Одно из таких столкновений описано игуменом Пантелеимонова монастыря архимандритом Мисаилом (в переводе с древнееврейского Тот, Кто Подобен Богу):

«3 июня пришел в Руссик к схимонаху Силуану (Лесной, Дикий – самое подходящее имя для отшельника) пустынник Вениамин (в переводе с древнееврейского - Сын Десницы; самое подходящее имя для отшельника), который все время боролся против иларионова заблуждения. К ним подошел <...> монах Иоанн (Яхве Смилостивился) и стал наносить им оскорбления. Когда же они отправились в каливу к схимонаху Филофею (Боголюбу), за ними последовал и монах Иоанн, но не допущенный в кел-лию, стал грозить: "Все равно наших рук не избежите; мы всех убьем!", и завязал веревкой порту, так что им пришлось сорвать дверь с крючков и выйти из каливы, около которой монах Иоанн поджидал их с палкой в руках. К нему в это время присоединился монах Леонтий («львиный»), и уже вдвоем стали преследовать схимонаха Силуана и монаха Вениамина, которым с большим трудом удалось скрыться в лес, и тем только избежать неминуемой смерти; причем злодеи-монахи стали их разыскивать, и сломали порту у каливы схимонаха Феофилакта, думая, что их жертвы там заперлись». Ибо истинно верующий человек не должен упускать случая пособить ближнему своему попасть в Царствие Нъбесное.

И всё это происходило, говоря словами современника, в «беспримерном и неподражаемом государстве монахов, которое живет наперекор законам земных государств. На Афоне не пахнет ни дымным, ни бездымным порохом, и провинившиеся граждане его наказуются не тюрьмами, а лишением сладкого дыма духовного отечества». За исключением, разумеется, тех случаев, когда в обители вводятся войска, чтобы восстановить гражданский мир в Царствии Нъбесном на земле, этом Новом Иерусалиме.

Но, как справедливо заметил перед смертью затравленный российской печатью Булатович, ("…тако преставися въ небесное царство, душа убо его взиде на небеса…"):

«Вопрос об Имени Божием, теперь не может быть совершенно изглажен из памяти людей посредством приказов и циркуляров». И один из ныне здравствующих подвижников горы говорит: «Или станьте подобны Христу, или измените имя!»

Евгений Пырков