"Спасительные" рецепты Николая Шмелева Часть 1

Современные мелкобуржуазные экономисты, в вопросах дальнейшей экономической политики, раскололись на два основных лагеря. В одном лагере собрались те, кто выступает за развитие рынка (за эталон берется рынок, существующий в развитых европейских странах, где производство ведется на основе частных капиталов), за здоровые товарно-денежные отношения, именно так и заявляют – за здоровые товарно-денежные отношения, за торговлю ценными бумагами, то есть за все то, что существует в странах с развитыми частнокапиталистическими отношениями. Нельзя сказать, что в данном лагере наблюдается полное единство, хотя все они желают жить так, как живут во Франции или в Англии, ну, на худой конец, как в Чехии, а пока живут в России. По правде сказать, возникающие разногласия не являются антагонистическими и вращаются вокруг предоставления больших или меньших свобод частному капиталу.

В другом лагере собрались те, кто предлагает сохранить государственную монополию на средства производства, а кризис преодолевать путем мелких реформ, в основном ведущих к повышению степени эксплуатации наемных работников.

При всей видимости противостояния этих двух течений, у них очень много общего. Во-первых, ни в первом лагере, ни во втором, никто себя не утруждает анализом существующей системы экономических отношений, никто не пытается понять – а что же мы имеем? Во-вторых, в обоих лагерях собрались "смелые" люди, так как предлагают различные способы лечения страны, не поставив диагноз. А в-третьих, они все учились у одних профессоров, защищали свои кандидатские и докторские на одни и тех же кафедрах, и даже большинство из них состояли в одной партии. Все они являются представителями советской экономической школы, хотя здесь слово экономической даже не уместно, а больше подходит идеологической школы в области экономики, которая выхолостила всякую мысль и утверждала лишь одно – начальник всегда прав. А то, что он утверждают сейчас – просто игра, и чем она закончится, их мало волнует.

Одним из самых активных представителей первого лагеря, ниспровергающий с вершин своих оппонентов, является Николай Шмелев. Его публикации отличаются афористичностью и смешением противоположных понятий. Видимо голову Николая Шмелева обуревает такое огромное количество различных идей, что он затрудняется последовательно их изложить.

В своей статье, вышедшей в журнале «Новый мир» за июль 1987 года, Шмелев задался целью загадывать загадки, ответы на которые не знает и сам автор. Пытаясь проанализировать современное экономическое состояние нашей экономической системы, автор определил два основных недостатка: монополию производителя в условиях дефицита и не заинтересованность в научно-техническом прогрессе. Но вот почему имеется монополия производителя и что это такое, а тем более при дефиците? Почему предприятия не заинтересованы в научно-техническом прогрессе? Это, похоже, не ясно и самому Шмелеву. А мне не ясно одно – зачем автор поднимет вопросы, ответы на которые он не знает? Причины экономического отставания автор статьи увидел в том, что у нас переломлены экономические законы и подавлены складывающиеся веками, отвечающие природе человека, стимулы к труду. Кто? Зачем? Почему законы переломлены? Почему и кем подавлены стимулы к труду? Об этом читатель должен догадываться сам.

Н. Шмелев далек от понимания того, что общество всегда развивается по законам присущим определенному уровню развития его производительных сил, определенному способу производства. Отдельный человек, как и все общество, может действовать согласно закону или отступать от него, хотя и эти отступления так же закономерны, но если индивидуум или общество попытается переломать объективные законы, то скорее переломает себе хребет. Попробовал бы автор, в своей практической жизни, хотя бы один день проигнорировать закон притяжения. Тогда бы он наверняка убедился, что можно не знать закон, но игнорирование его быстро приведет к печальному концу.

Если законы существования общества в условиях монопольного капитала отличаются от законов существующих при частных капиталах или монополистических, то это совсем не значит, что общество существует вопреки законам. Но "величайшее" открытие ХХ века, которое поставит автора в один ряд с великими, и, несомненно, сделает переворот в экономической мысли, а тем самым «поможет» нам вырваться из затяжного кризиса, заключается в том, что оказались подавлены, складывающиеся веками, отвечающие природе человека стимулы к труду. Сделав данное заявление, Н. Шмелев, к сожалению, не посчитал нужным доказать его, не посчитал необходимым разъяснить читателям, какие стимулы к труду складывались веками и почему вдруг они оказались подавленными. Попытаемся сами отгадать эту загадку. Если Н. Шмелев подразумевает, что человек всегда действует согласно инстинкту самосохранения, то здесь не учитывается главное, что он действует в конкретных условиях, которые не только определяют форму его деятельности, но и формируют стимул к труду. «Лишь конкретное, - еще Г. В. Ф. Гегель отмечал, - есть действительное…». При определенном способе производства, который определяется формой соединения средств производства с живым трудом, вырабатываются и отвечающие ему стимулы к труду. Для раба – это кнут, для крестьянина – власть помещика или феодала, для наемного рабочего – стремление иметь средства к существованию. При этом существовали и другие классы, у которых стимулом их деятельности была страсть к обогащению, к власти, к наслаждениям, за счет ограбления тех, кто производил материальные ценности. А для некоторых продажных идеологов стимулом к их деятельности является желание угодить начальству. Уж этот стимул точно вырабатывался веками.

В реальной действительности стимулы к труду не вырабатываются веками, а изменяю вместе с изменением способа производства, с изменением общественных отношений, с изменением и природы человека. Нельзя согласиться даже с тем, что физическая природа человека остается неизменной. Изменяется способ производства, изменяются технологии производства, изменяются продукты производства, изменяется среда обитания человека, изменяются потребности человека и способы их удовлетворения, а соответственно изменяется физическая конституция человека и его духовный мир. Трудно понять, что подразумевает автор «великих переворотов» под неизменной природой человека.

В своей публицистике Н. Шмелев касается не только вопросов экономики, но и вторгается, подобно метеориту, в область других наук. В своей статье «Либо сила, либо рубль», Н. Шмелев делает переворот в философии, заявив, что законы природы и законы экономики – это одно и тоже. Да. Можно согласиться, что как в природе, так и в обществе существуют законы, но законы природы и законы экономической жизни общества это далеко не одно и тоже. Даже «положа руку на сердце» невозможно согласиться с этим утверждением автора. Как только люди стали производить необходимые для жизни продукты и орудия труда, а не просто брать то, что им предоставлялось природой, так сразу начали складываться общественные отношения, изменяющиеся не по законам природы, а по законам человеческого общества. Если же автор подразумевал законы диалектической логики, то они имеют отношение к экономике только самое общее, и в данной ситуации ничего не проясняют.

После «глубокого и всестороннего» анализа нашего общества, прежде чем предложить свои утопические рецепты по спасению всего общества, автор убеждает читателя, что готовых рецептов у нас нет, и высказывает по этому поводу глубокое сожаление. Как жаль, что ни Маркс, ни Энгельс не разработали для Шмелева рецептов на все случаи жизни. А ему так хотелось бы иметь готовую схему, исходя из которой, можно действовать, не обременяя свою голову составлением различных рецептов. Но классики научного коммунизма тем и отличались от утопистов, что не разрабатывали различных утопий, а вскрывали существующие законы общественного развития, и лишь, в общем, показали к какому результату придет общество, действуя в рамках этих законов. "«Борец"» же с догматизмом Н. Шмелев желает иметь в своем арсенале еще одну догму, для того, чтобы пускаться в абстрактные рассуждения.

Убедив читателей в том, что готовых рецептов нет Н. Шмелев сам, решил изобрести их. Но прежде чем предложить на суд читателей свои рецепты, он решил запугать их, нарисовав мрачную картину жизни, чтобы читатели легче принимали его рецепты: «…страна подошла в экономике к самому краю катастрофы». А какой язык! Край катастрофы – это что? Конец катастрофы? Да! Непонятное всегда пугает. И дальше: «И как не было в нашей жизни стоящего компьютера, так его и не будет, и как была на полках магазинов пустота, так она и останется». Видно нам уже ничего не остается делать, как признать в авторе нашего спасителя. Оказывается, что «нет ничего другого, дорогие соотечественники», как принять спасительные рецепты Н. Шмелева. Возможности усомниться и отказаться, дорогой автор нам не дает. И если мы наберемся смелости, и откажемся признать в Н. Шмелеве великого пророка современности, то автор нас предупредил: «…но тогда – тем хуже для нас, и тогда, как говорится, помогай нам бог. Хотим мы этого или не хотим, нравится это нам или не нравится, но если наша национальная судьба не безразлична нам, если мы не намерены в самом скором времени превратиться в экономически отсталое государство, пропустив вперед себя весь индустриальный мир».

Конечно, компьютеры нам нужны и национальная судьба нам не безразлична, но все-таки наберемся смелости и позволим себе усомниться в том, что предлагаемые Н. Шмелевым рецепты спасут нас. Так что, прежде чем украсить голову автора лавровым венком и скорее бежать спасать страну, подумаем над его рецептами.

Путь нашего спасения, по мнению автора, лежит в области сознания. Автор считает, что если мы будем здраво и толково рассуждать, то мы переместимся от «края катастрофы». Но, насколько я знаю, насколько мне подсказывает мой опыт, как наше поколение, так и предыдущие поколения состояли из вполне здравомыслящих людей, только вот ранее здравомыслие подсказывало особо не умничать, так как было опасно для жизни, а теперь не совсем удобно. У автора хватило смелости лишить всех сограждан здравомыслия, а вот для того, чтобы указать причины мешающие проявлению здравомыслия смелости не хватило. Уже с этого момента становится не ясно, к кому обращается автор, если всех нас он признал не способным к здравомыслию. Здесь пора усомниться в здравомыслии автора.

По поводу товарно-денежных отношений, демократии, аренды, нового хозрасчета уже достаточно было сказано в первой части. Заметим лишь насчет здоровых товарно-денежных отношений. Существующие товарно-денежные отношения отвечают производственным отношениям, в рамках определенных отношений собственности и присоединять к ним слово здоровые или не здоровые абсолютная бессмыслица, которая только запутывает вопрос. Благое пожелание взять от явления положительные качества и отделить отрицательные – утопия, которой страдает не только Шмелев. Всякое явление есть одно целое с присущими ему положительными и отрицательными качествами, по которым мы и оцениваем определенное явление. Почему бы всемогущему пророку и специалисту по созданию спасительных рецептов не пожелать иметь магнит с одним полюсом.

Следующее, что предлагает автор, для нашего спасения – это издать приказ об отмене всех приказов и тем самым обрести свободу действий. Н. Шмелев, наверное, считает, что мы сами себе приказы издаем. Убежденность в своей гениальности позволяет автору выдавать спасительные рецепты не задумываясь - а заинтересованы ли те, к кому он обращается, в издании такого приказа?

Для спасения колхозов и совхозов предлагается установить прогрессивный налог с дохода, только размеры налога устанавливать будет по-прежнему данное государство. Но автор решил, что новые налоги не будут оставлять колхозы и совхозы такими же нищими, какими они были до сих пор. Почему так решил Шмелев, нам это не известно. Просто автору так хочется! И он, понимая, что, в конце концов, что-то должно быть отправной точкой для преобразований, находит ее в совести государственного чиновника. «Остается уповать на порядочность государственного чиновника и молиться тому, чтобы он не утратил гражданскую совесть». Но как мы убедились, на своем горьком опыте, порядочность и совесть чиновника очень неустойчивая опора.

Последовательное здравомыслие, которое привело автора в лагерь советских экономистов, приводит его к убеждению об издании еще одного приказа – приказ о введении безработицы. Именно в безработице автор узрел вечный, выработанный веками и отвечающий природе человека стимул к труду. Но если исходить не из абстрактных представлений, подкрепленных здравомыслием, а придерживаться реальной действительности, то можно увидеть, что промышленное оборудование не только полностью не загружено, на многих предприятиях на 50 – 75 процентов, но и простаивает из-за нехватки рабочих. Только импортного оборудования заморожено на пять миллиардов. Но автор считает, что этого мало и предлагает закупить еще пару автомобильных заводов. Шмелев даже не задумывается, что для выполнения его рецепта необходимо уничтожить огромную массу средств производства и тем самым обречь себя на еще более жалкое существование. Навряд ли, дорогой автор спасительных рецептов, государство прислушается к вашим советам, при всем его невежестве в понимании экономических законов.

Пойдем дальше и посмотрим, что предлагает нам «дорогим соотечественникам» наш дорогой автор спасительных рецептов. «Ничего полезного из того, что история экономики накопила за века, современное индустриальное хозяйство не потеряло. И, добавлю, - не может потерять. Ибо рынок и общественное разделение труда неразъемные, и чем глубже это разделение труда, тем шире, глубже, разветвленнее рынок. А значит и его инструменты: деньги, цена, налоги, акции, облигации, процент, кредит, валютный курс».
Хорошо, что автор сообщает нам о своей профессии экономиста, а то можно было бы подумать, что какой-то неудачник из оперных певцов или учителей бальных танцев решил попытать счастье в публицистической деятельности по вопросам экономики. Заявляя, что рынок и общественное разделение труда неразъемные, автор здесь же опровергает свое утверждение, хотя и не замечает этого. Признавая, что развитого рынка у нас нет, а уж всякий знает, что в нашем обществе существует разделение труда, Шмелев показывает, что общественное разделение труда и рынок – разъемные. Для Шмелева разделение труда приводит только к купле-продаже, а если действительность не соответствует этому, то это объясняется тем, что рынок изгоняется палкой, что идеалисты ломаю экономические законы, и прочими выдумками.
Необходимость развития рынка, такого, как его представляет Шмелев, товарно-денежных отношений, налоговой системы автор выводит из положения: «Люди жили до нас, и будут жить после нас». Удивительно, как только «величайший мыслитель», обладающий невероятными способностями к логическому мышлению, не вывел своих рецептов из закона вращения Земли. Наука начинается не там, где фабрикуют самые абстрактные и удивительные по своей наивности заключения, а там, где дают конкретный анализ, где вскрывают действительно существующие взаимоотношения в их живой связи.

Шмелев, ратуя за развитие рынка, и, как он назвал, его инструментов, абсолютно не имеет представления о реальной действительности. Не понимает, что нож действительно безотносителен сам по себе к человеку, но он может стать как средством спасения, в руках хирурга, так и причиной смерти, в руках бандита. Не понимает, что существующая государственная монополия, которая, в силу необходимости своего спасения, если и допустит частный капитал, то настолько, насколько это выгодно будет ей. И почему вдруг автор решил налоги и облигации отнести к инструментам рынка, когда они всегда являлись и являются средством существования самого государства. И что значит – инструменты рынка? То ли это средства воздействия рынка на производство, то ли инструмент производства формирующего рынок, то ли средство государственного регулирования? Рынок и производство, в условиях частных капиталов, находятся во взаимодействии, а государство играет подчиненную роль. Производство расширяет рынок, а рынок подгоняет производство. В нашей же системе монопольного капитала государство играет главенствующую роль, а рынок, который существует только по отношению к рабочей силе и жизненным средствам, подчиненную. Средства же производства не являются товаром и не вступают в куплю-продажу, так как остаются в руках одного собственника. Поэтому, прежде чем говорить о рынке, товарно-денежных отношениях, акциях и так далее, необходимо поставить вопрос о собственности, о власти. Конечно, хорошо из ягненка вырастить барана. С него можно и шерсть получить, и мясо. Но сначала надо заиметь этого ягненка. Да еще и подумать, как бы самому не оказаться бараном, которого будут стричь все кому не лень.

Далее автор добавляет: «Можем ли мы (видимо, имеется ввиду Шмелев и КПСС) овладеть и запустить на полную мощность все те объективные средства и способы организации экономической жизни, которые история выработала задолго до нас и без нас и которые с такой эффективностью используются сегодня в странах, стоящих впереди нас по уровню экономического развития? Уверен, - можем. И можем, прежде всего, потому, что эти средства и способы по природе своей являются сугубо техническими социально нейтральными, пригодными для всякого общества, основанного на глубоком разделении труда между людьми. Для рубля безразлично, какую высшую метафизическую цель преследует общество». Надо же столько наворотить всякой глупости! Это называется советский догматик, двинулся в свободное плавание. Что называется, пошел в разнос. Видимо Шмелев так долго терпел, хотя мог и не терпеть, мелкобуржуазный догматизм, что, наконец, не выдержал и понес ахинею, сметая все подряд. Это хорошо видно из того, что способы организации экономической жизни он отнес к техническим средствам. До Шмелева, как раз, общественные формации различались способом организации экономической жизни, то есть способом соединения средств производства с живым трудом. Это и есть, кстати, основа, с которой необходимо начинать анализ любого общества, а не воротить всякую глупость. Только у нас можно говорить такие невероятные глупости и не боятся выглядеть смешным, так как критику, чаше всего не опубликуют.
Надо заметить еще, что история ничего не делает. Люди, преследуя свои интересы, в конкретных условиях и на конкретном материале творят свою историю. И в этой конкретной деятельности формируется сознание отдельного индивидуума, в виде структуры определенных понятий, которые выражаются в его языке. Поэтому, такие понятия, как рабство, крепостничество, капитализм, рантье и так далее, есть не пустой звук, а отражение определенных качественных характеристик общества, определенного способа производства. Для частнокапиталистического способа производства не приемлемо, например, рабство, крепостничество, абсолютизм и многое другое из феодального общества, и история буржуазных революций, а так же гражданская война в Америке, подтвердили это. Интересно, как бы посмотрели промышленники Англии, если бы он им заявил, что рабовладение является социально нейтральным, и совсем не мешает общественному развитию. Видимо, это последствие того, что автор очень долго жил двойной жизнью. Одна жизнь его состояла в служении партии и правительству, в защите кандидатских и докторских в области экономики социализма, в достижении простых материальных благ, а другая в отрицании первой, в понимании того, что все, что он делает полнейшая лож, но для победы второй мешал страх, очень сильный страх. А теперь стало возможно говорить то, что думаешь, да вот беда, – теперь первая жизнь дает о себе знать, теперь нести ахинею стало привычкой, его вторым я. А он хотел и материально хорошо жить, при существующей системе власти, считая себя умнее этой власти и идя на компромиссы, и надеялся сохранить цельность личности и сознания, а так не бывает. Это стремление сочетать не сочетаемое, воспринимать цельное, как набор частностей, мы теперь наблюдаем в его публицистических статьях.

Стоит обратить внимание еще на одно «открытие» автора в области общественных наук. Набором нескольких слов Шмелев, как ловкий жонглер, превращает общество в единое лицо, которое, оказывается, преследует высшую метафизическую цель и совсем безразлично относится к рублю. Этот старый идеологический прием позволяет автору пускаться в самые обширные спекуляции и протаскивать самый невероятный бред. Такая абстракция, как общество в целом, как единое лицо, является абсолютно пустой и нисколько не способствует пониманию конкретной действительности. Интерес человека конкретен, как конкретен и сам человек, и этот интерес определяется его социальным положением. В обществе, где социальное неравенство является антагонистическим, не может существовать единого интереса.

Познакомившись с публицистикой Н. Шмелева можно уверенно сказать, что сам автор представляет обратную противоположность сконструированному им обществу, и преследует не высшую метафизическую цель, а совсем «безразличный» ему рубль.