Актуальный архив
- Говорят, что интеллигент – человек, способный к самостоятельному мышлению. Откуда же в среде советской социал-демократии появилось навязчивое «многопартийная система»? Нет сомнений. Что «самостоятельная» мысль навеяна прессой. «Перестройка, - справедливо определяют современные либералы, - это слова», а дальше совершенно нелогично пришлепывается: «До тех пор, пока у нас одна партия, никакая демократия невозможна». Трудно понять наших поборников справедливости, поскольку в СССР вообще нет ни одной партии. Правящий класс есть, его идеология есть, а вот партии ему и не требуется. Потому что создавать для него партию означает выделять из своей же среды, следовательно, делать беспартийным. Иначе говоря, в нашем обществе, по выражению Баткина, вообще нет ничего, что бы не было партией.
С другой стороны, неясно, как
некая группа может называть себя партией,
если ее же социальный слой (поддерживающий
электорат, класс) еще и не знает о
существовании этой группы! Единые
интересы класса еще не проявлены, а уже
появились их выразители. Если же речь
идет не о классе, а о народе в целом,
тогда выражать его чаяния от лица
обособленной группы вообще бессмысленно
Рассказывают, что на прошлогоднем
митинге в Куйбышеве, где 30-тысячная
толпа требовала снятия I
секретаря обкома КПСС, выступал и член
Демократического Союза. «Я, - сказал он,
- приветствую собравшихся от лица
демократического движения Москвы. Я
представляю первую в стране оппозиционную
партию Демократический Союз». Не было
даже секундного замешательства.
Акустическое возмущение смело оратора
с трибуны: не успели один хомут убрать,
а через его голову уже лезет другой!
Какие разговоры, можно собраться
компанией, обсудить программу, устав и
назваться альтернативной партией, ведь
главное – прекрасная идея, население
– потом, оно не может не поддержать! На
Западе такому мероприятию никто не
мешает. Население безмолвствует, и
власти тоже. Другое дело – наша страна,
где данная компания превращается в
мальчика для битья, на ней ставят
социологические эксперименты. Изучают
общественное мнение, запугивают публику,
наконец, тренируют спецназ. Провал
каждой кампании можно широко осветить
в СМИ. В итоге население, вместо пробуждения
гражданской активности, сообразит:
активность вредна, грязна, бессмысленна.
В тоскливой мешанине демократических
речей ни разу не прозвучало: «для кого».
На смену социальной ориентации пришли
общечеловеческие ценности. Исторически
в нашей стране общечеловеческими были
ценности Политбюро. Для местных демократов
таковыми являются ценности отнюдь не
производящего ценности демоса, а его
«организующих» капиталистов, т.е. тех,
кто владеет средствами пропаганды
собственных ценностей.
Политики 1989 года разучились различать,
а значит, и понимать классовые интересы.
Какая там может быть связь с массами!
КПСС «оторвалась», а мы что, хуже? Но
ежели нет этой связи, зачем создавать
еще одну бюрократическую – по определению
– организацию, пусть состоящую из самых
честных и благородных? О каком тогда
самоуправлении говорят наши политики
на каждом углу? Не успели вспомнить о
Советской власти, как через головы
старых бюрократов шагают новые: «Мы
формируем ваше мнение! Глаголом жечь
сердца людей!»
Реальное самоуправление предполагает
политически и экономически подготовленных
трудящихся, которые могут обойтись без
стоящих над ними партий, которые для
решения вопросов управления сами
способны создавать сменяемые комитеты
снизу дот верху.
Но как же нашим «стоящим над» допустить,
социальную однородность (коммунизм) в
будущем, когда партии, как индикаторы
классового расслоения и эксплуатации,
исчезнуть. Они считают, что деление
общества на элиту и массу вечно, относят
себя к элите, желают быть исполнителями
без заказчика, поскольку сомнений на
тот счет, что их идеалы должны понравиться
всем слоям общества, не имеют. Как
выразился по молодости один представитель,
между прочим, марксистского течения:
«Бросим программу в массы, а там – пусть
делают, что хотят. Не способны воспринять
– тем хуже для них, значит, до нашего
уровня еще не созрели».
Либеральная критика большевизма
возвращается бумерангом: не глупо ли
подталкивать пролетариат к политической
деятельности, не имея связи с ним, не
помогая организационно в отстаивании
его интересов, не помогая овладевать
экономическими общественными связями?
Не злой ли умысел говорить об
общечеловеческих ценностях, если
трудящиеся не умеют отстаивать даже
свои ближайшие интересы? Церковь
занимается таким «формированием мнения»
с гораздо большим успехом. Церковь
поругивает машинное производство,
вещные интересы, жажду прибыли, а машинный
вещный капиталист смиренно создает
демократическую основу существования
(безбедного) церкви, и в каждой стране
церковь благословляет правительство,
несмотря на любые войны, пусть даже с
собственным населением.
Помимо желания представлять кого-либо
где-либо, есть и частный интерес маленькой
тусовки, которая считает себя обязанной
выразить протест, невзирая на пошлое
обывательское мнение.… Однако
нравственность такого рода повисает в
воздухе, поскольку острота местных
проблем вполне достаточна, чтобы
почувствовать разрыв между, допустим,
декларацией нравственного осуждения
тбилисской бойни и полным равнодушием
к судьбам пермских пролетариев. Вот вам
и различие в интересах, в частности. У
интеллигенции и у рабочих?: будто две
разные, несоприкасающиеся жизни.
Ну… самостоятельно думать не входит в
практику нашей «альтернативной» партии.
Заметим, насколько точнее и шире
российская социал-демократия, в том
числе Ленин, ставила вопрос: свобода
союзов. То есть – не бежать впереди
поезда, не подменять церковь, призывая
к недостижимым идеалам, не вытекающим
из непосредственных требований на
сегодня, не подменять партийной
активностью активность масс. Например,
Плеханов предостерегал от размахивания
красной тряпкой перед носом у быка.
Призывал думать не об организационном
аппарате, а лишь об элементах организации
до тех пор, пока массы не выйдут из
состояния равнодушного любопытства.
Даже такие организации, как Союз
справедливых (Союз коммунистов) или
Международное товарищество рабочих не
сыграли заметной роли в крупнейших
событиях прошлого столетия.
Не форма изначально задает содержание,
изначально – содержание подыскивает
для себя форму: сначала поработайте с
людьми, но лишь затем бегите создавать
классовую организацию – партию – как
один из инструментов его социальной
активности.
В то же время требование свободы союзов
поддерживаемо в первую очередь передовой
буржуазией: «Буржуазия не может завоевать
себе политического господства, не может
выразить этого господства в Конституции
и законах, не давая пролетариату оружия
в руки. Против старых сословий,
различающихся рождением, она должна
написать на знамени права человека,
против цехов – свободу торговли и
самоуправление. Чтобы быть последовательной,
она должна… требовать всеобщего
избирательного права, свободы прессы,
союзов, собраний и уничтожения всех
исключительных законов против отдельных
классов населения. Но это и есть все то,
что требует от нее пролетариат. Он не
может требовать, чтобы буржуазия
перестала быть буржуазией, но чтобы она
последовательно проводила собственные
принципы. А таким образом пролетариат
получает в свои руки все то оружие, в
котором нуждается, для своей окончательной
победы. С свободой прессы, с правом
союзов и собраний он завоюет себе
всеобщее избирательное право, а с
всеобщим избирательным правом, в
соединении с вышеупомянутыми средствами
массовой агитации, - все остальное.
Таким образом, это в интересах рабочих
– поддерживать буржуазию в ее борьбе
против всех реакционных элементов,
покуда она остается верной себе самой».
(Энгельс, «Военный вопрос в Пруссии и
немецкая рабочая партия»).
Сегодня ясно, что того «оружия», о котором
писал Энгельс, недостаточно. «Прогрессивное»
чиновничество вкупе с элитой интеллигенции,
более развитые, нежели пролетариат,
политически, обладающие доступом к
информации, деньгами и более свободным
трудом, имеют при свободе союзов и
всеобщем избирательном праве очевидные
преимущества. Это значит, что под лозунгом
«права», даже последовательно его
отстаивая, они достигают лишь собственных
интересов, выдавая их за общественные.»
Основная же политическая задача среднего
слоя интеллигенции – помочь рабочим
организоваться и предоставить доступ
к информации, чтобы компенсировать
неравные стартовые условия. Но вовсе
не отстаивать многопартийность для
«компетентных» или проталкивать
последних в парламент вместе с чиновничьими
программками против старых чиновников.
Итак, пример.
8 мая в Перми состоялся несанкционированный
митинг, посвященный тбилисской трагедии.
За несколько дней до этого организатор
митинга ДемСоюз обратился за помощью
в Общественный избирательный комитет,
составленный из всевозможных неформалов
(председатель – Михаил Плаксин).
Большинством голосов ОИК предложил
перенести митинг (Союз коммунистов (СК)
голосовал за немедленное проведение,
хотя и выдвигал аргументы против).
Доводы «против»: ДемСоюз в Перми, в
отличие от Москвы, мало заметен. Митинг
не подготовлен. Заинтересованности у
простых пермяков в митинге нет. Не только
потому, что митинговая форма демократии
не имеет опору на предприятия. Наоборот,
перед партконференцией Куйбышев,
Ярославль, Южно-Сахалинск показали силу
митинга.
Дело в том, что митинг по национальному
вопросу и на любом заводе вызвал бы
слабый эффект. Отсутствие связи с
рабочими нуждами делает собрание в
помощь Грузии сотрясанием воздуха.
Национальные движения в союзных
республиках до сих пор не затрагивали
российского пролетариата. Без него не
приходится думать о какой-либо реальной
помощи, а лишь о демонстрации собственной
нравственности. Которая тут же ставится
под сомнение, поскольку оказывается,
что местные проблемы имеют для
организаторов меньшее значение. Но
самое существенное: довольно наивная
форма работы – ругать правительство и
сочувствовать угнетенным!
Доводы «за». Не ошибается тот, кто ничего
не делает. «Объективные» доводы могут
оставить в стороне важную мелочь.
Движение при решение дурной задачи
может вывести на решение полезной.
Что показали события?
Акция не была сорвана, власти ограничились
запугиванием. Мэр города Парфенов
вначале попытался завести интимную
беседу с организаторами, но был вынужден
отвечать на вопросы собравшихся, н е
о т н о с я щ и е с я к тбилисским событиям.
Всего собравшихся – не более 300.
Как и ожидалось, выступления организаторов
вызвали лишь согласное кивание головами,
а единственные аплодисменты вызвала
речь, смысл которой сводился к тезису,
что все люди – братья (речь физика-космолога
Максима Солохина). Апофеозом был сбор
подписей. Единственное выступление
рабочего было встречено с иронией.
Бюрократический, проводимый бюрократическими
организациями, ничего не решающий
митинг, как попытки поменять названия
улиц, оставив без внимания нужды людей,
проживающих ан этих улицах, т.е. борьба
со следствием, но не причиной.
Еще до начала акции «повязали» ДемСоюз.
К разбирательству были найдены
«свидетели», о которых до митинга ни
ДС, ни СК и не слышали: юные помощники
милиции – общество «Справедливость»
(глава – сотр. КГБ Игорь Клопов). Суду
были предъявлены их письменные показания,
например, о том, что член СК Дима Байдак
распространял во время митинга листовки
(на самом деле Байдак их не распространял).
Судил судья Минин без свидетелей и
адвокатов. Члены Мемориала, социал-демократы,
ОИК и СК подверглись штрафу от 20 до 200
рублей соответственно. Член ДС Сергей
Быченков, недавно отбывший срок за
участие в несанкционированном московском
митинге, снова «загремел» на 10 суток.
По решению суда он почему-то оказался
в рядах участников митинга, хотя был
арестован до его начала. Адвокат Белых
из кооператива «Содействие» отказал
в помощи одному члену СК, обозвав его
националистом (Белых станет позже
краевым прокурором, а его брат, Никита
– губернатором Кировской области,
авт.). Двое членов СК игнорировали решение
суда.
Недавняя публикация в «правде» призвала
к «конструктивному диалогу» хозяев и
вассалов. Однако митинг (на всякий
случай) снимался компетентными органами
на пленку с высотных зданий вокруг
драмтеатра.
8 мая в беседе с паствой Парфенов высказал
интересную мысль: «Те, кто имеет деньги,
пусть проводят митинги в помещении, кто
не имеет – на улице». Однако власти
оштрафовали именно тех, у кого нет денег.
Для выплаты штрафа жители Перми собрали
средства – своеобразный налог на
свободы, завоеванные в 1917 году и
закрепленные в ст. 50,51 Конституции, не
говоря уже о свободе отстаивать право
нации на самоуправление. Хочешь произнести
речь – пусть слушатели заплатят за
удовольствие, особая форма хозрасчета.
Каков же действительный (объективный)
эффект от «концерта оперных певцов в
пустыне»? Дискредитация в глазах рабочих
их собственного мощного оружия –
митинга. Его отобрали у рабочих
«альтернативные» партии.
Борис Ихлов, СК, май 1989, Пермь
Комментариев нет:
Отправить комментарий