Наши консерваторы однозначно встали на сторону марксизма, защищая непогрешимость социальной теории пролетариата (ибо пролетариат «не может ошибаться» вследствие универсальности своих интересов — такова философско-умозрительная конструкция раннего Маркса). Сталинское обвинение крестьян и интеллигенции в инертности, проникнутое духом жесткого классового детерминизма, не имеет ничего общего с ленинским курсом на коррекцию марксистского мировоззрения в соответствии с требованиями реальности, с мартовским 1921 г. (а затем 1985 г.) поворотом курса партии к реальности. На противоположной стороне баррикады «теория — реальность» занимают позицию последователи французских «новых философов», возлагающих всю ответственность за путь Европы и России в XX в. на марксизм и шире — на теорию социального прогресса, построенную на рационалистических эсхатологических традициях философии древних и французского Просвещения XVIII века. ГУЛАГ объявлялся Б.-А.Леви в конце 70 гг наиболее важным следствием просвещения. «Разум — это тоталитаризм» (Ж.-П. Долле), наука тоталитарна и догматична, марксизм — наука и догма, следовательно, марксизм и идея прогресса репрессивны.
Нам уже приходилось писать о специфике аргументации «новых философов» и их нехитрых силлогизмах, направленных против рационалистической социальной теории. «Зловещая роль марксизма», провозглашенная ими, ставит под сомнение просвещение и разум. Ключевой, скрытой и вседоказующей фигурой в их построениях был Сталин. Надо отдать должное мужеству французских коммунистов, неизменно на всех последних съездах выделявших в отчетных докладах разделы о критике культа личности и десталинизации. Именно это дало полное основание Ж. Марше отметить еще в 1979 г. на съезде партии: «Центральная идея «новой философии» — никакая революция не может быть ни возможна, ни желательна, поскольку нельзя ни верить, ни ожидать ничего — человечество обречено на поражение. Эти авторы говорят о «смерти мифов»: оказывается надо верить, что наука «мертва», Маркс «мертв», социализм «мертв», и не только в странах, где он существует, но и как возможность, конкретная надежда для любой страны. Но если социализм есть миф, который нужно преодолеть, что остается людям, кроме как принять капитализм?» 6.
В этом рассуждении не следует видеть изрядную долю коммунистической ортодоксии: на самом деле речь может и должна идти для марксистов ни о восстановлении социализма, ни о реставрации капитализма, но о естественноисторическом движении коммунистической эмансипации путем вырывания власти у бюрократии. Очевидно, что новофилософские атаки на теорию марксизма предполагают либералистскую защиту реальности западного капитализма. Естественной реакцией на эту защиту явилось последующее обращение «новых правых» (на Западе и в России) к мистической, спиритуалистической, почвеннической мысли, к консервативному мифу в целом, т. е. ко всему, что было отброшено просветителями как заблуждение. С этой стороны баррикады, т.е. со стороны защитников реальности, социализм видится как самая «зловещая реальность», несущая в себе ГУЛАГ в зародыше не потому, что социализм деформирован, окарикатурен, но потому, что он чрезмерно верен самой идее разума (совсем как Сталин в описаниях А.Ципко), прогресса, насильственного осчастливливания человечества. Соответственно, делается заключение, что социализм не является альтернативой капитализму, но лишь его — капитализма — наиболее жестокой, концентрированной формой, порожденной мифологической теорией XIX века. Заключение в общем-то верное для времени распада социализма и взятия власти интеллигенцией, как времени коммунистической революции.
Однако для начала XX1в. это заключение ошибочно, ибо оно стирает большую прогрессивность «царства труда» в сравнении с «классическим капитализмом». Очевидно, что возведенная баррикада — оппозиция теории и практики — должна быть разобрана и подвергнута критике. Имеется в виду, что сама реальность может быть понята как сплав теории — в формах идеологии, утопии, науки, мифа — с деятельностью людей. В основе деятельности лежит первичная символическая акция, и уже потом возникает оппозиция: теория — практика, идеология — наука. Новофилософская атака на теорию и наша домостроевская консервативная атака на неподдающуюся влиянию марксистской теории реальность едины в одном — в абсолютизации роли идеологии как чисто репрессивного механизма власти языка и дискурсивного оформления этой власти. Наука при этом выступает как особый вид дискурсии — как переодетая идеология, ориентированная на правдоподобные выводы. Однако разведение теории и практики и возложение исторической вины на теорию с последующим упованием на позитивную и эмансипирующую роль социальной науки присущи и сторонникам перестройки, видящим лишь противника по ту сторону баррикады и не осознающим собственной скрытой просветительской позиции.
Наиболее глубокие наши ученые (в отличие от «серьезных публицистов») предпринимают общую критику тоталитарной идеологии сталинизма, разбор ее моделей, выявление «ошибок классиков» и деутопизацию образа социализма. Речь идет о серьезных работах А. Ципко, Э. Баталова, А. Гулыги, Ф. Кессиди. В отличие от «новых философов» и наших догматиков они выступают за развитие науки о социально-историческом прогрессе, против утопий и заблуждений эпохи, вытекающих из всего революционного дела, «максимализма нашей интеллигенции», а не личных ошибок Сталина. Все они отвергают историческую необходимость иллюзий, подчеркивают важность науки, проливающей свет на «белые пятна» истории, позволяющей увидеть новый облик социализма, реальность.
Но сведение всего ненаучного, воображаемого содержания сознания к мифу — ненаучно! Все воображаемое реально и не является исключительно продуктом манипуляции, обмана, встречи «дурака и обманщика». В работах наших авторов не поднимается вопрос о социальных функциях идеологии. Этот сложнейший, но слаборазвитый вопрос марксистского обществознания получил серьезные проработки в учениях А. Грамши и Л. Альтюсера. Молчание отечественных авторов симптоматично — оно скрывает «белое пятно» теории, выявившееся после прекращения суесловий эпохи застоя о всепобеждающей идеологии рабочего класса, который не может ошибаться. Но историческая эпоха рабочего класса уже позади. В популярной ныне антиутопичности изысканий обществоведов и в критике иллюзий прошлого публицистами не учитывается то обстоятельство, что общество должно мечтать, грезить, ставить воображаемые задачи и что мы не знаем ни одного общества в истории, лишенного утопий. Антиутопизм противоречит и европейской цивилизационной рамке, включающей в качестве своего важнейшего элемента Зазеркалье. Чем, как не реально существующей утопией, являются альтернативные движения, почвеннические и монархистские «новые правые» на Западе и в России, феминистский постструктурализм антипатриархального типа и т.п.? Могут сослаться на известное энгельсовское противопоставление социализма научного социализму утопическому, но во французском авторизированном издании (1880 г.) работа Энгельса имела другое название, предложенное автором,— «Социализм утопический и социализм научный». Речь не шла в этом варианте о вытеснении или превращении одной формы общественного сознания в другую.
Комментариев нет:
Отправить комментарий